Какой отдых? Нет, не будет отдыха! Вот, чемодан еле закрывается от самых любимых платьев, которые безумно нравятся фюреру. Шелковое темно-синее с золотыми узорами, простое домашнее из ситца в красно-белую клетку и, конечно, роскошное атласное черное платье с аппликацией, чудесными красными розами!
В Берлине… В Берлине будет весело! Конечно, там все чаще бомбежки и много зданий разрушено. Как кресты на могилах, высятся остовы домов и в центре, и на окраинах. В переносицу Ади врезалась вечная противная морщинка. Предчувствие чего-то страшного и непоправимого разлито в воздухе. Все это так, но… Фюрер знает, что делает. Он верит в победу, в верных соратников и сильную немецкую армию. А это значит, что все будет хорошо. Конечно, Ади в унынии, и он неважно себя чувствует, и беспокоится. Это так понятно и объяснимо. Значит, надо поддержать его. Устроить вечеринку с зажигательными танцами, поразить нарядами, рассмешить. Пусть он улыбается и напряжение побыстрее стирается с его лица!
«Хорошо, отдохну, отдохну, – подумала Ева, с трудом застегивая чемодан. – Может, если мысленно согласиться с Гете, он угомонится и перестанет терзать невеселыми стихами? Так, вещи собраны. Драгоценности я отослала в Мюнхен. Мало ли как оно повернется. Но это так, на всякий случай. Я верю, что все будет хорошо, Германия выиграет войну, а потом фюрер бросит свою политику, мы станем много времени проводить вместе, а может, даже поселимся в небольшом уютном домике».
– Гав!
– Гав-гав!
Негус и Штази влетели в комнату и, подпрыгивая и отталкивая друг друга, стали пытаться забраться хозяйке на колени. Энергии в черных тельцах («колбасиках», как их называла Ева) было море, но вот коротковатые лапки оставляли скотчам минимум шансов совершить задуманное. Однако энергии не занимать, прыгают, стараются.
Порода одна – но какие они разные. Кобелек Негус гавкает реже, но громче. Эмоциональная Штази ведет себя точно барышня, заходящаяся в истерике, лает без умолку. И по размерам они различаются, сучка изящнее, тоньше.
– Милые вы мои, – Ева нагнулась, сгребла собак в охапку, – мои хорошие песики, простите свою хозяйку. Я совсем про вас забыла. Конечно же, вы поедете со мной. Хотите поехать к Блонди?
При упоминании имени соперницы Негус и Штази гневно затявкали, а Ева рассмеялась, с радостью отмечая, что исчезает давящая тяжесть предстоящей разлуки с Бергхофом.
Конечно, она все это увидит еще много-много раз. Любимые горные склоны и холодное озеро Кенигзее, все-все, что здесь только есть. Увидит и станет гулять с Ади по узким горным тропкам, а Блонди со скотчами устроят свою вечную возню.
Вот, должно быть, удивится Ади, увидев верную «секретаршу» фрейлейн Браун в Берлине! Он строго-настрого запретил покидать Бергхоф, но это же не причина здесь оставаться, бросать Ади в одиночестве. Один раз можно и ослушаться фюрера. Единственный раз, и по такому поводу – разумеется, позволительно…
Ева погладила собак, посадила их в корзинку, прикрыла крышку.
И, вздохнув, пошла в комнату, где находились телефоны.
Лицо телефониста, лоснящееся и угодливое, ей не понравилось. Должно быть, он подслушивает разговоры и потом пересказывает их невесте. Если у такого неприятного типа, конечно, имеется невеста.
– Соедините меня с герром Мартином Борманом, – потребовала Ева и нахмурилась.
Мерзкий противный Борман, от которого стоит ожидать лишь всяких пакостей, – и это вот через такого-то человека приходится связываться с Ади.
– Завтра я приезжаю в Берлин, – не утруждая себя приветствием, заявила Ева. Она говорила быстро, стараясь как можно скорее закончить разговор. – Распорядитесь, чтобы меня встретили на вокзале.
– А фюрер знает, что вы приезжаете? Он не давал мне никаких указаний на этот счет.
– Если вы меня не встретите, я пойду к рейхсканцелярии пешком. И если я до нее дойду, как вы думаете, что с вами будет? А если не дойду, впрочем, тоже…
Швырнув трубку на рычаг, Ева пригладила волосы, резко одернула жакет (какой все-таки противный этот Борман! После разговора с ним даже помыться хочется!) и вернулась в свою комнату. Чемоданов с вещами уже не было, их забрал шофер, который должен отвезти ее на вокзал.
Ева, вздохнув, присела на кровать, осмотрела свою комнату.
Очень жалко расставаться с портретом фюрера, особенно удачным. На нем Гитлер выглядит молодым, целеустремленным, и художник смог передать всю его уникальную завораживающую энергию и красоту. Глаза на портрете в точности как у Ади – прозрачно-хрустальные, горящие, непостижимые…
– Если бы здесь случился пожар, я бы бросилась спасать портрет, дороже его у меня ничего нет, – пробормотала она, доставая из гардероба плащ. – Но мы ведь скоро сюда вернемся. А пока я посмотрю на живую модель, позировавшую для художника. Хотя Ади и не выглядит сейчас так, как на этой картине. Что ж, тем больше он нуждается во мне! Подумать только, завтра в это же время мы уже будем ужинать вместе!