Копейщики

Может, они намекали на копьё, хранящееся в Ватикане… Тёмная и, довольно, наивная история его обретения не смущала Святой престол.

Ну, конечно! Это очевидно. Ведь среди катаров были и крестоносцы. А кто, как не рыцари креста, знали о действительных и мнимых событиях? Кто, как не они могли отделить правду от вымысла? Именно они были свидетелями и очевидцами. Тамплиеры опекали своих духовных братьев и товарищей по оружию до такой степени, что катары занимали ряд важных должностей в иерархии ордена. Почему смертоносное копьё, прервавшее мучения Иисуса, было странным образом обнаружено сначала Петром Пустынником в окрестностях Иерусалима, а потом на Палатинских холмах в Риме? Ведь так написано вот в этом свитке. Как оно могло оказаться через столько лет после распятия Иисуса и почему именно в Италии? Зачем эту реликвию увезли обратно в Палестину? У кого она хранилась, прежде чем Людовик Святой привёз копьё в Европу и отдал снова на хранение в папские кладовые? Где оно было столько времени между распятием и явлением миру? Почему катары явно и тамплиеры тайно не признавали святость креста, а считали его орудием казни, недостойным поклонения. Вот запись в списках следствия инквизиции по делу катаров… Им в вину поставили вот эти слова:

"Крест, как символ распятия Иисуса, не должен служить предметом поклонения, так как никто не станет поклоняться виселице, на которой был повешен его отец, родственник или друг".

- Слишком много почему и зачем. – Мерон обвёл глазами полки библиотеки и вздохнул.

Правда, на первое «почему» он, кажется, знает ответ. Копьё, хранящееся в Соборе Святого Петра и Павла – или подделка, или просто старый кусок железа, принадлежавший во времена крестовых походов какому-то солдату.

Жильбер внимательно прочёл все свитки, где упоминалось обретение Ватиканского наконечника бродячим монахом по имени Простак Бартоломео.

«История слишком невероятна. Бред больного человека приняли за божье откровение. - Жильбер торопливо перебирал ещё одну кучу старых пергаментов с рисунками. - Перекопали кучи песка на огромных площадях пустынных территорий, бывших когда-то полями сражений. Странно было бы не найти какой-нибудь древний меч римлян, пику сарацина или копьё латника. А несчастного сумасшедшего монаха канонизировали под именем Святого Петра Пустынника». - Мерон отложил в сторону старые пергаменты и провёл по ним рукой в знак благодарности.

«Что ещё вы мне откроете?» – Не торопясь, он придвинул к себе очередной манускрипт, тоже относящийся к эпохе крестовых походов, и стал листать хрустящие на сгибах листы.

***

История! Что ты знаешь о вечности? Что знает вечность о тебе? Ты – или падчерица времени, или времени - заботливая мать, хранящая воспоминания о своём бесконечно растущем ребёнке. Иногда бывает слышно, как звуками военных труб слишком громко кричит время, играя в свои шумные игры. Иногда оно засыпает в своём сытом благополучии и спокойствии. Только слышно, как история со скрипом качает детскую колыбель. Но в огромном Царстве вечности, помимо всего прочего, длинной чередой сменяются люди, которые взяли на себя труд зеркал для подвижного, капризного, вспыльчивого и жестокого подростка.

Что время и история делали бы без незаметных и незаменимых в своём тщании и кропотливости смертных тщедушных человечков, гнувших спины в древних храмах Египта, Шумера, Иудеи, Эллады, Рима со стилосом или каламом в руках над глиняными и восковыми табличками? Разве зря в тени олив и пальм, в холоде пещер и тёмных келий, а спустя века - в сухом воздухе скрипторий - шла кропотливая работа? Кто бы знал о деяниях и мужестве великих, о нищете и вопиющих страданиях бедных, о сотрясателях Вселенной и мудром философе в пустой бочке из-под зерна? Кто знал бы о самой дубовой бочке, сбитой в жаркий полдень никому не известным рабом? Впрочем, бочку придумали, если время не ошибается, лет через пятьсот после смерти Диогена. Но ведь людям во все времена нужны красивые легенды.

Вот и сейчас, когда за окнами монастырей Солнце обжигает плечи крестьянам, когда весна протягивает сеятелям на ладони пышную тёплую землю, готовую принять зерно, за грубо сколоченными столами слышится тихое «Скр-р-р-ип». Это царапают бумагу гусиные перья, открывая для истории, как растёт и преображается, болеет язвами и выздоравливает, дурнеет или хорошеет, но никак не хочет взрослеть легкомысленное дитя-время.