Копейщики

И вот, буквально на днях, последний гвоздь вбит в перекладину коновязи, устроенной за дубовыми воротами замка. Внутри имелось всё необходимое, чтобы выдержать осаду целой армии. Крепость, по сути, была городом внутри города. Толщина стен в основании составляла двадцать локтей. Мощные своды казарм могли вместить гарнизон из пятидесяти конных рыцарей и двухсот солдат пехоты. Постоялые дворы для паломников, принимаемых орденом для отправки в Иерусалим, были просторны и уютны. Лазарет оборудовали всем необходимым для лечения больных и раненых. Центральная башня-донжон высотой 120 локтей служила хорошим наблюдательным пунктом и арсеналом. Вход в Тампль располагался высоко над землёй. Чтобы попасть за стены, нужно было перейти мост с хитрой системой подвесов и механизмов, позволявших в течение двух минут поднять этот мощный дубовый настил и сделать башню неприступным замком внутри крепости. Отдельно стоящий храм, больше похожий на греческую или византийскую церковь, выглядел непривычно для Парижа, но был по-своему величественным и красивым. В Тампле даже устроили небольшой сад с лекарственными кустами и травами, за которыми ухаживал христианин-араб с зелёной имамой на плешивой голове. Подвалы служили складами и винными погребами. Терпкое густое вино выдерживалось в огромных дубовых бочках. Грозди щедро напоенных солнцем ягод вызревали тут же, на собственных виноградниках, устроенных неподалёку от крепости на склонах холма Монмартр. Храмовники даже построили свою собственную пристань на Сене. Она могла принимать две небольшие галеры одновременно. А по обе стороны реки располагались принадлежащие монахам-воинам мельницы, лавки, оружейные и кожевенные мастерские. С северо-востока к замку вела широкая дорога, построенная ещё римлянами и приведённая тамплиерами в идеальный порядок.

Смолистый дух горящих сосновых брёвен из огромного камина не мог заглушить запаха ещё мокрой извести и сырого дерева перекрытий. Грубая тяжёлая дубовая мебель терялась в этих просторных покоях, служивших одновременно и кабинетом, и оружейной Великому Магистру Ордена Пьеру Монтего (Pierre de Montaigu).

Тамплиер стоял возле узкого окна, больше похожего на бойницу, и смотрел во двор, где небольшой отряд лучников с расстояния в сто шагов посылал стрелы в мешки, набитые старой соломой.

На столе храмовника ждало непрочитанное до конца письмо из командорства Braunschweig, расположенного на землях готов империи Карла Великого[89]. Рядом, скрученным в маленький свиток, лежал тонкий пергамент – донесение от шевалье единственного владения ордена на Сицилии - Cavallermaggiore.

В доставленных разными гонцами и в разное время письмах содержалось обращение к магистру короля Сицилии и императора Священной Римской империи Фридриха Штауфена[90], внука почитаемого тамплиерами Барбароссы. Он предлагал тамплиерам новый крестовый поход в Святую землю.

Магистр, наслаждаясь мастерством своих лучников, тянул время и не торопился возвращаться к столу.

Последняя стрела легла точно в цель - тонкую верёвку, перетягивающую шею мишени. Острое лезвие перерезало льняные волокна, и мешок рухнул на землю, подняв облако пыли.

Тамплиер вздохнул и вернулся к делам. Из рассказов ветеранов и содержимого летописей в архивах ордена он прекрасно помнил деда Фридриха, этого Барбароссу - отчаянного и немного сумасбродного человека, пожалуй, последнего в славном ряду настоящих рыцарей. Именно он первым в Европе создал тяжёлую конницу, полностью закованную в стальные латы. Это он издал указ, что право на копейный поединок имел лишь тот, кто являлся рыцарем по праву рождения. На его землях расшитый гербами пояс и золотые шпоры мог носить только воин благородной крови, доказавший свои храбрость и мастерство ведения боя в нескольких важных сражениях.

В те благословенные годы старый Штауфен был зрелым и физически очень крепким человеком, обладавшим живым умом. Приятный и умный собеседник, превосходный боец, любитель турниров, жадный до трудных предприятий и славы, честный до щепетильности, добрый и твёрдый в вере христианин производил впечатление на любого монарха Европы. Но эти достоинства не покрывали недостатков, которые, на взгляд Великого магистра, Фридриху особенно вредили. Так, в минуты гнева Барбаросса бывал крайне суров, не терпел возражений и порой в случае противодействия для достижения своей цели мог пойти на напрасную и неоправданную жестокость. Властолюбие его казалось безмерным, однако он реально понимал, что на самом деле было в его силах, а что являлось недостижимой мечтой. Любое дело, за которое он брался, тщательно и хорошо планировалось. Поэтому удача часто сопутствовала Фридриху даже в самых сложных предприятиях. Во время третьего крестового похода он оказался достойным противником для мусульман, и ещё неизвестно, кто снискал большую славу в то непростое время - Фридрих Барбаросса или Ричард Львиное сердце.