Копи Хаджибейского лимана

Днем улочки села Нерубайского были безлюдны. Несколько чахлых, полудохлых кур (именно про таких в Одессе говорят «синяя птица») возились в придорожной пыли у покосившегося плетня. Куры были такие жалкие, что сидящий в будке на цепи по ту сторону плетня сторожевой пес даже не смотрел в их сторону, всем своим видом демонстрируя презрение к столь жалким созданиям.

За плетнем было шумно. Двое мальчишек играли в войну. Одному было лет 10, он был крепкий, коренастый, другому — лет шесть, но он совсем не уступал своему брату. А то, что это братья, видно было по внешнему сходству мальчишек, которые с жуткими воплями носились по городу.

Играли в белых и красных, в то, что лишь несколько лет назад отгремело в этих краях, пронеслось как смерч, оставив страшные воспоминания у взрослых, а у мальчишек — игру в войну.

За плетнем был зажиточный дом, заметно отличающийся от соседских. Крытый новенькой черепицей, двухэтажный, он весело смотрел чистыми стеклами окон, за которыми виднелись занавески в цветочек. Этот богатый дом составлял резкий контраст с глинобитными сельскими хижинами: большинство жилищ очень пострадали во время многочисленных военных действий, а хозяева все не могли привести их в порядок в силу своей бедности.

На узкую улочку свернул автомобиль — большой, черный, богатый — и вальяжно покатился по колдобинам сельской дороги, где отродясь не было машин.

Сторожевой пес рядом с будкой вдруг вскочил на все четыре лапы, громко звякнул цепью. Насторожился, зарычал. В глазах его отразилась глубокая собачья мудрость, а затем — тревога. Шерсть встала дыбом. Упершись лапами в землю, он залаял с такой яростью, так отчаянно, что дикий и страшный лай разнесся над всей землей. Пес лаял так, словно бился в каком-то жутком припадке, а с клыков его капала пена.

Черный автомобиль остановился возле деревянных ворот. Лай пса стал еще страшней. Испугавшись, мальчишки прекратили играть, прижались друг к другу. На крыльцо дома выскочила молодая полная женщина, мать мальчиков. Руки ее были в муке.

— Полкан, а ну молчать! Ты чего! — крикнула она, но пес не обратил никакого внимания на ее слова и продолжал заливаться лаем.

Из автомобиля вышли люди: трое мужчин и женщина в мужской одежде — коротко стриженная, в мужских штанах, заправленных в сапоги.

Люди вошли во двор. В руке у мужчин блеснуло оружие. Один из них, не глядя, выстрелил в сторону пса. Тот, испугавшись, завизжал, дернулся, попятившись, залез в будку, потащив за собой цепь, и замолчал. Зато заголосила хозяйка:

— Шо ж вы творите! Помогите, люди добрые!

— Заткнись, — женщина в мужских штанах выступила вперед. — Ты дочь деда Михея? Говорить по существу, не орать! И стоять на месте!

Один из мужчин наставил на хозяйку пистолет.

— Да, я... — она вся тряслась, как в припадке.

Приехавшая бандитка сделала знак рукой, по

которому мужчины быстро схватили мальчишек. Те закричали. Бандитка подошла к ним.

— Заткнитесь. Хотите жить — закрыли рты, — негромко бросила.

Испуганные выражением ее лица, а главное, оружием в руках мужчин, братья замолчали. Бандитка повернулась к женщине.

— Твой отец кое-что нам должен. Когда сделает — вернем пацанов. Побежишь в милицию или еще куда — детей не увидишь. Будешь бегать по селу и орать — то же самое. Если возьмешь себя в руки, может, еще к вечеру мальчишки будут дома.

Детей быстро запихнули в машину, взрослые тоже уселись, и, урча двигателем и выпуская щедрые порции выхлопного газа, автомобиль покатил по колдобинам. Мать мальчиков бесчувственно рухнула на ступеньки крыльца.

Автомобиль остановился возле дома деда Михея. Выйдя из автомобиля, Таня (а бандитка в мужской одежде была именно она) загрохотала в хлипкую дверь кулаком. Издали раздался дребезжащий старческий голос:

— Ну чего вам... Иду. — Дед Михей распахнул дверь. — Ты, шмара? Я ж тебе все сказал! Не надо мне ничего! И денег твоих поганых не надо! Не най-жешь ты хода! — и захихикал противным голосом.

— Пошел со мной, гнида старая. Быстро. К машине, — скомандовала тихо Таня, наставив на него револьвер. — Живее!

Дед подавился смехом и зашкандыбал изо всех ног. Окно автомобиля опустилось. Отшатнувшись, Михей схватился за сердце.

— Твои внуки у нас, — жестко сказала Таня, — оба. Либо ты показываешь ход, либо я велю пристрелить их и бросить в лиман. Никто с тобой шутки не шутит. Ты меня понял?

— Ты... ты... это же дети, — голос Михея дрожал.

— Мне плевать, — в голосе Тани не было ничего человеческого, — мне нужен ход. Ты так и не понял, кто к тебе пришел? К тебе пришли люди самого Кагула! Панькаться я с тобой буду, что ли?

— Я... я покажу... — затрясся дед Михей.

— Сесть в машину. Показывать дорогу.

Ехали долго. Но постепенно Таня стала узнавать знакомые места. Готовя налет на ресторан, она работала в санатории и жила в этих краях. Очень скоро Таня узнала знакомую рощицу с противоположной стороны от парка и ресторана. Лиман остался далеко.

Дед Михей велел остановиться возле рощицы:

— Здеся ход. Через пролесок надо.

— Идем, — Таня сжала в руке револьвер, — показывай. Один идет со мной, — обернулась она на заднее сиденье.