Копи царя Иоанна

Максим лежал и слушал тишину, которая в этих стенах чувствовала себя полновластной владычицей. В таком безмолвии даже незаметное тиканье часов может показаться назойливым звуком, что и происходило с Максимом. Сейчас он хотел полностью освободиться от звуков, поэтому даже лежал неподвижно, чтобы не ворочаться. Думал, может тогда уснет. Но часы все тикали, а сердце все-таки тоже еще билось, и два этих ритма совсем выводили Максима из себя. Но он все лежал без движения. Вдруг, как показалось, где-то у стеньг, хотя там никого не было, а может, что еще невероятнее, за стеной, в толще породы, послышался тихий приглушенный шорох, как будто терлись между собой одежды, затем два тихих-тихих звука, какие возникают, если аккуратно и не спеша со ступеньки спустить сначала одну ногу, а затем другую на твердую поверхность, причем подошва в таком случае тоже должна быть не резиновой, а из какого-то другого, более твердого материала. Тихо так спуститься не удастся — обязательно возникнут звуки от каждого ботинка. Именно это Максим и услышал. А услышав, встрепенулся, сел на кровати, зашуршав в свою очередь, посмотрел на стену, освещенную двумя зарешеченными лампочками, оглянулся. «Мыши, — подумал он, — невозможно. Ни одна мышь, если даже и доходила до алмазных шахт, долго протянуть не могла. Хотя с учетом складов с едой… и новым входом… а впрочем, скорее это уже бзик, слуховая галлюцинация из-за проклятых часов!» Он недовольно встал, спрыгнул с нар, поежился от холодка, успевшего отступить во время лежания под чем-то теплым, и снова полез обратно под это самое теплое, еще хранившее тепло его тела. Уж лучше так, чем бездумно слоняться по системе и навлекать на себя лишние подозрения. А кто знает, вдруг тогда при смене власти (теория Антона показалась ему весьма убедительной) перст инквизиции покажет на него? Не стоило лишний раз искушать судьбу. Спать не получалось… Эврика! Пока горит свет и никто не трогает, да к тому же есть пара новых тетрадей из канцелярии, да еще и спать, как собаке, не хочется…

Максим ударил себя ладонью в лоб. Самое время для исторических опусов, которыми его голова была наполнена до рассказов о глупых записках; все, что помнил, можно было в некоторых чертах набросать, составить план или уже полный набросок, который потом нужно будет только дополнить и уточнить. Он снова спрыгнул с нар, захватил с собой греющее одеяло, подбежал к свисающей со стены лампы и уселся, закутавшись в теплое одеяло, облокотившись спиной на кимберлитовую стену грота, в которой мерцали в свете лампочки маленькие кристаллики алмазов, высунул из теплого пространства руки, положил тетрадь на колени и снова принялся за писательский труд.

3

Семнадцатый век медленно, но верно приближался к концу. Залатанная после событий Смуты Русь, вечно пребывающая в своем привычном состоянии экзистенциальной близости к краху, но еще ни разу не преступившая этой черты, поспешно оправлялась и поглядывала на себя, на разлегшихся по границам недремлющих соседей. И думала, что бы еще такое подкорректировать, чтобы хоть мало-мальски походить на приличное государство. И, главное, как бы это решить поскорее, короче, привычная картина: сначала вдогонку, потом оглянуться, убедиться, что все безнадежно отстали, и опять в спячку до того момента, когда снова станет непонятно, а можно ли еще догнать или все, точка. Так вот об этом думали и Никон, и Алексей Михайлович Тишайший, да и много, наверное, кто думал. Но делать никто ничего не хотел, да и боялся — пуще смерти Русь боится преобразований. Пророчили появление царя-антихриста с кошачьим лицом, в чьей душе невесть что твориться будет. И вот тогда зашатается старая Русь. Вот и ждали все, а с каждым годом менять что-либо становилось все позднее и позднее.

Путь к престолу для Петра оказался первым настоящим испытанием. Казалось, вся реакционная страна ополчилась против молодого государя, словно предчувствуя близость нежеланных подвижек в своей жизни, уклад которой складывался веками. Сначала двоевластие, потом стрелецкий ропот во главе с непокорной старшей сестрой — тернистой была дорога наверх. Но сверху Петру стало, наконец, видно, что предстоит еще сделать ему во благо своей земли. За последние полтора столетия Россия медленно, шаг за шагом, отступала к своим северным рубежам и оказалась отрезанной от жизни главных держав Европы. Что нужно для войны? Один великий француз шутя сказал, что три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. Как известно, в каждой шутке есть доля шутки. Петр решил идти и на юг, и на запад, и уже в 1695 году первый снаряженный им поход к берегам Черного моря отправился к окраинам Османской империи. Провал. Через год удача — на это раз уже с флотом, в кратчайшие сроки возведенным под Воронежем. Царь не уходил после поражения, а возвращался через невообразимо короткое время с новыми полками и оружием. Откуда у нищей казны нашлось столько средств? Ведь война — самое дорогое удовольствие для государства.