Копи царя Иоанна

Монастырь оказался в ситуации, похожей на период завоевания Новгорода Москвой. В центре было не до него, на престоле один за другим мелькали личности, занятые больше вопросом удержания власти в своих руках. Положение их было шатким, да к тому же ослаблялось небезызвестными неурожаями и порухой, пришедшей на Русь после проигранной войны. Соловки буквально взяли курс на изоляцию от страны до тех пор, пока ситуация не придет в равновесие и не появится такой правитель, которому можно было бы доверить тайну. Оберегали ее не только неприступные стены — в самые опасные периоды жизни Руси крепость неусыпно блюли более тысячи прекрасно вооруженных стрельцов. Нетрудно себе представить: какой политической силой обладал бы этот отряд, окажись он в Москве, в слабом городе, который был не в силах устоять даже перед небольшими ополчениями и сбродом «тушинского вора». Но нет. Все-таки почему-то сохранившаяся элита уничтоженной русской армии стерегла далекий монастырь, к которому только летом можно было пробраться. Почему? Теперь понятно. За четверть века неразберихи у гарнизона даже появилось прижившееся имя — соловецкое войско. Упразднили его только в тридцатых годах семнадцатого века, а ведь династия Романовых к тому времени продержалась на троне уже двадцать лет.

За эти годы Соловки совсем «отбились от рук»: монастырь стал настолько автономным, настолько влиятельным в северных регионах за счет своей бездонной алмазной почвы, что разговаривал с царем на равных, прекрасно зная и понимая, что в 1613 году выбрали «не способнейшего, а удобнейшего». Москва шла на попятную. В те годы монастырь вел уже свою собственную не то что внутреннюю, даже внешнюю политику, то воюя, то заключая мирные договоры. Политика же без мощного экономического базиса невозможна, что достаточно бескомпромиссно обосновал потом Карл Маркс. При игумене Иринархе продолжилось дальнейшее превращение монастыря в неприступную крепость. К моменту нашумевшего мятежа раскольников, «Соловецкого сидения» в стенах крепости, со слов летописи, было до девяноста пушек, около девятисот пудов пороха, а хлеба в осадном положении хватило бы всей братии лет на десять. Москва продолжала жаловать монастырь необъятными северными землями и снижать, а в некоторых случаях даже отменять, пошлины на соль, которой продолжала приторговывать обитель. На полученные прибыли, в частности, по всей видимости, были произведены восстановительные работы после обрушившегося на острова в 1635 году наводнения. Тогда же в пользу монахов поступили щедрые отчисления от казны. Соловки получили также привилегию самостоятельно избирать келаря, лишь уведомляя государя о своем решении. Фактически, это было уже государство в государстве, сосуществовавшее с Россией в симбиозе. К нему даже стали проявлять интерес соседи. Так, сохранились сведения о якобы добровольно беглых шведах, пожелавших принять крещение на соловецкой земле, чтобы потом стать монахами обители. Очень напоминает шпионаж. Видимо, поэтому ни один из таких «добровольцев» не получил разрешения на крещение в православие. Монастырь продолжал материально поддерживать царские походы и вообще помогал Москве материально, взамен получая все большую автономию. Здесь, в такой обстановке, начал свой монашеский путь Никон, который впоследствии буквально переметнется в столицу и поможет государству прибрать к рукам несметные и так необходимые казне богатства старообрядческой церкви и, в частности, подземелья Соловков. Москве нужны были средства, при этом идти на попятную окрепшей династической ветви уже не хотелось. Возможность, однако, вскоре представилась: это была подготовленная Никоном церковная реформа.

На Соловках ее приняли в штыки — это мягко сказано. Многочисленные интриги с грамотами, запиранием и уничтожением новых церковных книг, казалось, нарочно разыгрывались укрывшимися за толстыми стенами монахами, к которым присоединились также многие раскольники со всей земли русской. Весной 1769 года между царским двором и монастырем опустился «железный занавес» — иноки заперли ворота крепости. Ничего о том, что происходило в эти годы под землей, не знали монахи, которых расспрашивал Максим. Осада же накатывалась лавиной на валуны соловецких стен, но с каждым годом уходила обратно, в следующий раз возвращаясь с удвоенными, а то и утроенными силами. Только под напором целой тысячи хорошо вооруженных стрельцов под руководством Мещеринова удалось взять крепость аж в 1676 году, причем исключительно благодаря предательству одного из монахов.