Копи царя Соломона

Недалеко от дороги пылал костер перед хижинами, а вокруг костра сидели несколько человек. Мы направились к ним, цепляясь друг за друга и совершенно изнемогая.

Вдруг один из сидевших около костра встал, увидел нас и бросился на землю, крича от страха.

– Инфадус, Инфадус! Это мы, твои друзья! Он вскочил, подбежал к нам и вытаращил на нас глаза, все еще дрожа от страха.

– О мои дорогие друзья, так это вы! Вы восстали из мертвых! Вернулись к нам!

И старый воин упал перед нами на колени, обнял сэра Генри обеими руками и громко зарыдал от радости.

XIX Мы прощаемся с Игноси

Через десять дней после этого достопамятного утра мы снова очутились на своей старой квартире в Лоо и, как это ни странно, после всех своих ужасных испытаний чувствовали себя вполне сносно. Разве что мои волосы стали после грота втрое белее, чем были, да Гуд очень изменился после смерти Фулаты, которая на него сильно подействовала.

Едва ли мне нужно упоминать, что нам не пришлось больше проникнуть в Соломонову сокровищницу. Отдохнув после всех наших невзгод – на что потребовалось целых сорок восемь часов, – мы спустились на дно главной шахты, в надежде отыскать ту дыру, из которой мы выбрались на свет божий, – но безуспешно.

Начать с того, что шел дождь, который смыл наши следы, и, что того хуже, все стены шахты были изрыты всевозможными норами. Невозможно было разобрать, которая из них послужила для нашего спасения. Кроме того, накануне того дня, когда мы должны были отправиться назад в столицу, мы еще раз осмотрели чудеса сталактитового грота и даже входили в комнату смерти, повинуясь чувству какого-то беспокойного любопытства. Тут мы прошли под занесенным копьем Белой Смерти и долго смотрели на скалу, которая однажды уже преградила нам путь к спасению. С какими чувствами мы на нее смотрели – этого я не берусь описывать; но при этом мы, конечно, не могли не думать о несметных сокровищах, которые за ней скрывались, о таинственной старой колдунье, раздавленной ее страшной тяжестью, и о прелестной девушке, которой она отныне служила мавзолеем. Я говорю, что мы смотрели на скалу, потому что, как мы ни искали, мы так и не нашли в ней ни малейшей трещины, ни малейшего указания на то, что тут был отдельный, выдвижной камень, а также не могли отыскать и секретного механизма, хотя и трудились над этим больше часа, так что секрет этот утрачен навсегда. Верно, тут был какой-нибудь удивительный механизм, отличающийся той же массивной, но, однако, неуловимой простотой, которая характеризует современные ему века. Сомневаюсь, чтобы на свете существовал другой ему подобный.

Наконец мы с досадой отложили мысли об этом. Впрочем, если бы этот камень вдруг поднялся у нас на глазах, вряд ли у нас хватило бы храбрости перешагнуть через изуродованные останки Гагулы и еще раз войти в сокровищницу, хотя мы теперь знали наверное, что там хранятся бесценные богатства. А между тем я готов был плакать при мысли, что мы так и бросим этот клад – по всей вероятности, величайший клад, – который когда-либо был накоплен в одном месте за все время человеческой истории. Но делать было нечего. Может быть, в какой-нибудь отдаленный, еще не народившийся век, другой, более счастливый, исследователь откроет тайну этого Сезама и наводнит весь мир драгоценностями. Но я в этом сомневаюсь. Мне почему-то кажется, что невиданные и неоцененные алмазы, наполняющие три знакомых мне каменных ящика, никогда не будут сверкать на шее земной красавицы. Они пролежат вместе с костями Фулаты до скончания века.

Сильно разочарованные, мы вздохнули и вернулись назад, а на следующий день уже отправились в столицу. А между тем это была страшная неблагодарность с нашей стороны, и вздыхать нам было решительно не о чем; вы помните, читатель, что меня тогда осенила некая счастливая мысль и что я имел предусмотрительность наполнить бриллиантами все карманы моей старой охотничьей куртки перед тем, как оставить место нашего заключения. Я немало их растерял по дороге, когда катился в глубину шахты, и, между прочим, потерял и большую часть самых крупных камней, которые положил сверху. Но тем не менее у меня еще оставалось значительное количество, и в том числе восемнадцать огромных алмазов, весивших от тридцати до ста каратов каждый. В моей старой куртке было еще столько драгоценностей, что с помощью их все мы могли сделаться если не миллионерами, то, во всяком случае, очень богатыми людьми и, кроме того, удержать у себя по самой блестящей коллекции бриллиантов, какие только есть в Европе.

Вернувшись в столицу, мы были очень дружески приняты королем Игноси, которого застали в добром здоровье. Он деятельно занимался упрочением своей власти и преобразованиями тех полков, которые наиболее пострадали во время великой борьбы с Твалой.

Он выслушал наше необычайное повествование с напряженным интересом; но когда мы описали ужасный конец старой Гагулы, он задумался.

– Подойди! – позвал он одного престарелого индуна (советника), который сидел вместе с другими вокруг короля, но на значительном расстоянии.