Копья летящего тень. Антология

Да, теперь он шел один — по горячему песку и по воде, скользя по валунам и цепляясь за выступы скал… Шел туда, куда звала его Лилиан.

Полоска пляжа круто изгибалась вдоль тяжело нависшего над водой скального выступа, море здесь бурлило, набегающие волны с грохотом отскакивали назад, вода доходила Дэвиду до самой шеи. Он чувствовал всем своим телом, как масса воды прижимает его к скалам, ощущал под ногами неустойчивость валунов. Один из круглых белых камней качнулся у него под ногами, тело Дэвида потеряло равновесие, руки отчаянно забили по воде, словно крылья перепуганного гуся… И волна швырнула его в сторону…

Дэвид плескался на мелководье, у самого берега, стараясь нащупать дно, и, невзначай посмотрев вперед, за выступ скалы, увидел нечто неправдоподобное и неописуемое: в десяти метрах от него стояла Лилиан!

С раскинутыми, как на кресте, руками, с запрокинутой назад головой, она казалась прикованной к скале.

Она была совершенно нагая. Волосы падали медно–красной волной на ее плечи, закрывая коричневую от загара грудь, ноги упирались в едва заметный выступ, глаза были закрыты. Она стояла, не шевелясь, не проявляя никаких признаков жизни.

Нащупав наконец дно и прислонившись к скале, Дэвид с восхищением смотрел на нее.

Это о ней он мечтал все эти долгие месяцы! Это ее он жаждал увидеть обнаженной, в ярком солнечном свете, с распущенными до пояса волосами! Он никогда не видел более красивой девушки. Он никогда не желал иной красоты. Он никогда никого не любил, кроме нее. И теперь он не осмеливался приблизиться к ней! Он стоял и смотрел, чувствуя беспредельную, щемящую тоску: он знал, что не сможет заставить себя одолеть эти десять метров!

Барашки волн подбирались к ее ногам, ее бедра были влажными от морской пены, но она не двигалась, прикованная какими–то незримыми цепями к отвесной скале.

«Я вижу тебя, Лилиан! Я несу в себе твой образ, твою печаль, твое одиночество, твою странную красоту. Будь я художником, я бы наполнил тобой все мои картины, я погрузил бы свою кисть в море и облака, растворил бы краски в солнечном свете, смешал бы ветер и морскую пену. Я писал бы твой портрет всю жизнь, вливая в твои черты мои бессонные ночи и бесконечные странствия в поисках тебя… Мой путь среди звезд. Путь к самому себе…»

Лилиан была всего в десяти метрах от Дэвида. Пенье волн, горячий песок, крики чаек… Он смотрел на нее, чувствуя на глазах соленую влагу. Морскую пыль.

47

Майская ночь в Киммерии. Запах роз, спелой земляники, степных трав. Отчаянное пенье цикад, звон кузнечиков, мяуканье кошек, шорохи летучих мышей…

Пыльная, безлюдная улица с одноэтажными домами и виноградными двориками, темнота, вздохи теплой земли… Мы с Себастьяном сидим на пыльной траве, держась за руки. От его узких ладоней и тонких пальцев исходит удивительное тепло. Может быть, это соединяются встречные потоки наших мыслей?

— В этой жизни мне придется жениться на индийской девушке, — говорит Себастьян, держа обе мои ладони в своих руках, — но в следующей жизни я обязательно женюсь на тебе!

Я смущенно улыбаюсь. Я не могу скрыть своей радости. Но одно обстоятельство беспокоит меня.

— А если в моей следующей жизни я буду гадюкой? — серьезно спрашиваю я.

— Тогда мне придется подождать до следующей жизни, — так же серьезно отвечает Себастьян. — В конце концов у нас с тобой совпадет!

— Ты так думаешь?

— Я в этом уверен.

Некоторое время мы молча сидим, держась за руки. Потом Себастьян встает, срывает с дерева несколько спелых черешен, протягивает мне…

48

Киммерийская печаль. Говорящий, одухотворенный пейзаж. Обнаженная, скорбная земля, взывающая к кому–то с мольбой, словно отверженная душа человека. Безлюдная дорога, ведущая неизвестно куда… по ней веками шли разноликие, враждующие между собой племена; издалека приходили сюда люди, минуя неподвижные волны синих холмов. Люди приходили, завоевывали эту скудную землю и опять куда–то исчезали, уходя за синие холмы по этой печальной, теряющейся в неизвестности дороге, оставляя в пластах киммерийской земли следы своих недолговечных поселений…

Даже в солнечный день киммерийские холмы кажутся усыпанными пеплом — так горько и откровенно несет в себе эта земля воспоминания о смерти. Словно поколения птиц, мелькнули здесь поколения людей — и не века, а несколько мгновений истории прикоснулись к киммерийской земле, оставив ее, как и в самом начале, пустынной и неразгаданной.

Земля тишины. Так беззащитны здесь все звуки, так трогательно и робко говорит здесь сухая трава, вплетая тонкий шелест своих неярких песен в тревожный аккомпанемент моря.