Копья летящего тень. Антология

Вот почему он выбивал с детства из своего сына тягу к виршеплетству. И солдатский ремень оказался весьма эффективным средством. К двенадцати годам его сын полностью забыл о своих детских «опусах». Он начал взрослеть и мало–помалу ощущать себя мужчиной. В нем появились стыдливость, замкнутость, тяга к уединению. Как–то раз, находясь в ванной, он рассматривал свои гениталии — и тут вошла мать. Плотно сжав губы, как это бывало всегда, когда она сердилась, Таисия Карповна строго спросила:

— Чем это ты тут занимаешься?

Застегивая трясущимися руками брюки, перепуганный мальчик ждал порки. Но дело оказалось гораздо хуже: целомудренно–холодным, строгим голосом Таисия Карповна прочитала ему целую лекцию о дурных последствиях онанизма. Мальчик в то время еще не знал, что такое онанизм, но из слов матери понял, что чуть было не совершил тягчайшее преступление. Он никогда не сомневался в правоте своих родителей, и то, что он впоследствии делал против их воли, он делал тайно, так что внешне все выглядело вполне благопристойно. И когда у него на глазах наказывали сестру, он — высокомерно, как это делала Таисия Карповна — советовал Гале смириться.

Однажды он попал в весьма неприятную историю. Получив диплом химика (что явилось еще одним подтверждением его смирения перед волей родителей), он четыре месяца не мог найти работу. Павел Глебович не мог относиться к этому равнодушно и в конце концов сказал сыну, что тот просто–напросто тунеядец, а еще через некоторое время запретил Таисии Карповне кормить его. Утром юноша пил чай без сахара и отправлялся куда глаза глядят, к вечеру возвращался, едва не падая в обморок от голода. Все кастрюли в кухне были пусты, холодильник закрыт на замок, лишь в хлебнице валялись кусочки черствого, заплесневелого хлеба.

— Мама, — спросил он, застав ее на кухне одну, — у нас есть сегодня обед?

Таисия Карповна пожала плечами, давая всем своим видом понять, что еда на столе.

— Разве ты должна во всем слушаться отца? — с безнадежностью в голосе произнес он.

Не глядя на сына, Таисия Карповна сухо ответила:

— Отец хозяин, он все решает.

Да, с этим можно было согласиться. Но ведь она же мать!.. Разве ей не хочется оторвать что–то от себя, чтобы накормить сына?

— У меня совсем нет денег, мама… — смиренно произнес он.

Проведя влажной тряпкой по столу, на котором не было ни крошки, Таисия Карповна сурово заметила:

— По доходу и расход.

Сначала его спасала Галя, тайком приворовывая из родительского холодильника. Но отец застукал ее — и юноше пришлось «пастись» в институтском общежитии своих подружек, которые охотно кормили его, посмеиваясь над его жалкой участью. Это продолжалось до тех пор, пока отцу не удалось устроить его на работу в «крысарий» — на место ушедшей на пенсию Таисии Карповны…

…Странный звук заставил Леонида Павловича насторожиться: какой–то скрежет, громкий щелчок и… страшный грохот! Он вскочил с постели. Опять?.. Опять началось… ЭТО?.. Ребенок заворочался и захныкал во сне, Галя проснулась. Люба в полусне шарила рукой по постели, на том месте, где обычно спал муж. Послышался треск и снова грохот, но не такой сильный, как в первый раз. Бросившись к двери, Леонид Павлович быстро закрыл ее на замок и на крючок. Этот замок был навешен совсем недавно, когда они переселились в эту квартиру, потому что бродящая по квартире Таисия Карповна оставляла лужи и нечистоты в их комнате.

Дрожа от страха, он прислушался. Ему показалось, что скрипнула балконная дверь. Больше ничего не было слышно. Встревоженные женщины снова улеглись, ребенок сонно сосал грудь.

— Что это? — лежа под одеялом, спросила Люба.

Галя, преисполненная самых жутких предчувствий, молчала, в глубине души считая, что в родительской квартире может произойти все, что угодно.

— Думаю… — дрогнувшим голосом произнес Леонид Павлович, — думаю, это она…

Здравомыслящую Любу это возмутило. Сев на постели и обхватив руками колени, чтобы не так заметна была дрожь, она с вызовом произнесла:

— Вот сейчас я встану, зажгу свет и пойду сама посмотрю, в чем там дело!

— Ни в коем случае! — торопливо перебил ее Леонид Павлович. — Не надо, а свет я сам включу…

Он щелкнул выключателем, но лампочка не загорелась.

— Нет, не надо, прошу тебя… — взволнованно продолжал он. — Там так опасно!..

Закутав в одеяло заснувшего ребенка, Галя, преодолевая комок в горле, сказала:

— Если кто–то сунется сюда, в эту комнату, кто бы там ни был, живой или мертвый, я задушу его собственными руками!

— Я вижу, вы все с ума посходили, — сказала Люба, деловито надевая халат. — Предлагаю все же пойти и проверить чем там дело!

— Не смей!.. — прошептал Леонид Павлович. — Не смей выходить из комнаты!

Некоторое время все трое молчали. За дверью не было слышно ни звука. Так прошло около часа. Стоявший все это время возле двери Леонид Павлович устало сел в кресло, накинул на голые плечи фланелевую рубашку. Ему было холодно и страшно. Он был здесь единственным мужчиной, и ему предстояло принимать решение — он отвечал за тех, кто находился в этой комнате.