Копья летящего тень. Антология

Короче, собравшись с силами, я запросил данные за последний месяц у коллеги–суицидолога из не очень большого областного города. Тот информировал меня по телефону, и короткий наш разговор едва не стоил приятельских отношений.

— Ты что, сверхконкретикой занялся — по городам? — поинтересовался он.

— Нет, хочу проверить одно наблюдение.

— Если не секрет — какое?

— Извини, Коля, пока секрет, я еще сам точно не знаю, как это назвать.

— Ну, как знаешь, — голос его стал сухим. — Значит, за месяц? Слава Богу, как никогда — всего трое. Другие данные нужны?

— Постой, постой… Парнишка, лет пятнадцати, черноволосый такой, худой; старуха, и еще мужик, чуть за тридцать, астеник?

Наступила пауза. Не знаю, долго ли она длилась — я все еще был под впечатлением от проплывающих передо мною лиц. Наконец в трубке раздался обиженный голос Николая:

— А зачем спрашивал, если сам все знаешь? Или проверить решил? Так ты не прямое, а косвенное начальство, в следующий раз можешь делать официальный запрос. Парню — да, пятнадцать, скрипач, выбросился из окна, я был у родителей, читал его письмо, смотрел фотографии: такому генофонд нации улучшать надо, а он — из окна. Других не видел, но женщине семьдесят восемь, сломала шейку бедра, невестка ухаживать отказалась и она приняла снотворное, две упаковки. С мужиком не все ясно: повесился, и все. Так значит, ты не хочешь объяснить, зачем тебе понадобилось проверять меня?

Как я ни старался убедить его в том, что никакая это не проверка, а всего лишь необходимая мне информация, он не поверил. Сошлись на том, что в ближайшие дни я приеду в командировку и все расскажу. Распрощались, против обычного, с чувством досады, неудобства и вины.

Теперь я знал, что надо делать. Во–первых, конечно, поехать к Николаю и на месте окончательно убедиться в том, что видел именно их. Во–вторых, пока придется оперировать лишь относительными цифрами: все–таки десять–двадцать человек — это не десятки тысяч. И, в–третьих, постараться выяснить сам механизм этих лиц в моем сознании.

«С чего все началось? С данных по Австралии? Или с той девицы студентки с ее «личным выбором»? Надо обязательно разобраться, не то сойду с ума. Пусть это будет научным экспериментом — наблюдение над собой: с фиксацией в журнале, выводами. Какая, к черту, фиксация? Собственного сумасшествия, что ли? Кто мне поверит? Где доказательства, что я их вижу? А разве описания на расстоянии, по одним лишь цифровым данным и географии — не доказательство?» — голова раскалывалась от вопросов и предположений, и на грядущую командировку я смотрел, как на бегство от самого себя, хотя понимал, что в областном центре могут поджидать открытия и похлеще.

…А ночью они пришли. Все трое. Это были уже не фотографии. Происходящее напоминало скорее цветной фильм, в котором и сам я принимал участие, одновременно видя действие со стороны; да, именно так — я видел и себя, и их; причем, в той «действительности» я сидел на том же самом диване, на котором и в реальности. Старушка и мужчина сели в кресла по бокам журнального столика, подросток разглядывал корешки книг.

— Не бойтесь нас, Александр Викторович, — мягко и даже как–то тепло произнесла женщина. Впрочем «произнесла» — не совсем точно, потому что губы ее все так же улыбались, и не понятно было, откуда доносятся слова. Она лишь смотрела на меня спокойными выцветшими глазами.

— Да я уже и не боюсь, — подумал я про себя, — только странно все это…

— Ну вот и хорошо, — посмотрела она на меня, — вовсе не хотелось бы пугать или огорчать столь доброго человека. А что до «странности», то Володя лучше сможет объяснить…

Смугловатый подросток медленно, нехотя оторвался от книжных корешков. Стало ясно, что говорят они глазами, а не губами. Просто смотрят, и слышишь, или понимаешь, о чем они думают. Наверное, там нет необходимости скрывать мысли.

— Вообще–то мы приходим обычно во сне — к близким, которые думают о нас, — послышался его неустоявшийся басок. — Но, говорят, со временем это возможно все реже, я еще не знаю. Мы вот, — он сразу двумя руками показал на мужчину и на старушку, — пока еще рядом со всеми вами, и потому нам пока легко приходить. А потом будем отдаляться.

— «Мы» — это кто? — спросил я.

— Мы — часть вас, которые о нас думают, ваша энергия, мы сотканы из ваших мыслей и чувств. Чем их меньше, тем и мы дальше. Сегодня, например, о Ксении Никифоровне много думали сын и внучка, о Пете — его бывшая жена; а обо мне и вообще многие, потому что — девять дней: вся семья, одноклассники и из музыкальной школы тоже.

При этом его лицо оставалось удивительно спокойным, будто говорил он не о собственной смерти, не о поминках, а о чем–то постороннем, третьестепенном. Так привычно показывают дорогу, продолжая думать о чем–то своем.

— Так вы что же, все видите и знаете? — не поверил я.

— Конечно, — посмотрел на меня молчавший до сих пор Петр.