Копья летящего тень

Я плотно закрываю дверь и начинаю восстанавливать свою реальность. Галилей, Леонардо, Монтень… Моя скромная лаборантская должность в университете дает мне определенную свободу: я читаю. Читаю, чтобы сдать кандидатские экзамены, чтобы поступить в аспирантуру, чтобы стать философом, чтобы потом… Что потом, я не знаю. Идти по горящим мостам к самой себе или заниматься престижным оправданием главенствующей и всеобщей глупости в надежде на получение столь же престижных благ?

Жаркое лето и жаркий сентябрь, постоянное чтение книг и изнурительные мысленные эксперименты сделали меня почти больной: стоит мне подумать о простейшей философской конструкции, как правую часть головы прокалывает насквозь острая боль. «Может быть, сознание материально?» — думаю я, сдавливая пальцами висок.

10

Отойдя на шаг от большого зеркала, вставленного в дверцу платяного шкафа, я беру ножницы и подрезаю челку: гладкие темно-русые волосы падают на пол. Коротковато, но ничего, сойдет, на концерт в филармонию можно пойти даже лысым. У меня два билета — мне и Лилиан. Еще раз смотрю на свое отражение: оправа очков как раз под цвет моих глаз, дымчато-серая, но лицо бледно-книжное, омраченное далекими от действительности мыслями. Сигареты — на всякий случай. Духи? Не надо. Плотно закрываю дверь кельи и выхожу из квартиры под нудное гуденье «Голоса Америки» — отец включает радио и спит в кресле, видя розовые пропагандистские сны.

Около шести я была уже возле общежития, где жил Венсан и куда я с некоторых пор стала наведываться. На всякий случай вынимаю из кармана куртки билеты, смотрю. Этот концерт будет только через два дня! Зря я отрезала челку. Придется подождать здесь Лилиан.

Из открытых окон клейкой массой стекает по стенам заунывная, тоскливая, как пустыня, арабская мелодия, и тяжелейший из всех роков, надрывая сердца, надпочечники и прочие важные органы своей железобетонной, могильной кладкой, сотрясает фундамент общежития — и все это неуклюжее здание с колоннами, ложными балкончиками, узкими тюремными окнами и сборищем лепных фигур, изображающих триумф какой-то неизвестной советской музыки, дрожит и колышется среди пыльной тополиной листвы, готовое в любой момент рухнуть на соседний двор, полный детей, песочниц, мусорных ящиков, пенсионеров и бродячих собак.

Я стою и жду Лилиан. Но вместо нее из прохода между палисадниками ко мне выходит большая рыжая кошка. Свободолюбивое, чердачно-подвальное Божье создание. Присев на корточки, я протянула кошке указательный палец, и та принялась тереться о него ушами. Но эта идиллия продолжалась недолго: я почувствовала, что надо мной кто-то стоит. Оглянувшись через плечо, я увидела… Нет, это было просто непостижимо! Откуда в нашей плоской, заземленной действительности могло взяться такое? Синие глаза, льняные волнистые волосы… плечи… рост… О! Просто кошмар!

Незнакомый северный холодок пробежал у меня по спине. Резко поднявшись, я тревожно уставилась в смеющиеся глаза западного инопланетянина. Чему он, черт возьми, мог улыбаться? Рядом с ним стояли три девушки — тоже инопланетной внешности, и одна из них была особенно красива: с льняными волосами, яркими красками лица и потрясающе синими глазами. И все они смеялись! Надо мной! Да, мне всегда нравились кошки. Что в этом плохого?

Продолжая смеяться, вся инопланетная компания двинулась на улицу. И тут я, повинуясь какому-то совершенно мне непонятному толчку, крикнула:

— Эй!

Он остановился, девушки ушли вперед, я сделала несколько шагов в его сторону и, не веря собственным ушам, услышала свой голос:

— Хочешь пойти на концерт? У меня лишний билет…

Зачем я это сделала? Я, можно сказать, обманула Лилиан. Но было уже поздно: он молча взял билет, деловито осмотрел его с обеих сторон, с любопытством взглянул на меня и произнес с заметным английским акцентом, хотя и без малейшего смущения:

— О'кэй, я пойду!

Лилиан подошла к общежитию со стороны вокзала, и я не заметила ее. Ошарашенная собственным нелепым поступком, я медленно шла к Первомайскому парку, стараясь понять, зачем я отдала билет первому встречному инопланетянину. Но вместо ответа у меня перед глазами плыли его русалочьи волосы и сине-зеленые, как вечернее море, глаза… Словно чья-то рука яростно распахнула окно моей кельи, разорвав многолетнюю паутину, сметая с подоконника хвостатых и усатых тварей, впуская в мою мумизированную реальность поэзию улиц, вокзалов и поездов… Что я наделала!

— Лиля, — сказала я самой себе, садясь на пустую скамейку возле старого каштана, — своим крайне нелогичным поступком ты поставила себя в весьма двусмысленное положение: или ты не пойдешь на концерт, тем самым признав свою недальновидность, или пойдешь — но тогда кто может поручиться за твое сердечное спокойствие, если эти русалочьи волосы не украсят собой в тот вечер фойе воронежской филармонии?..

11

Оставив у вахтера паспорт, Лилиан тут же увидела Венсана. На ходу протянув ей руку, он сказал:

— Бегу на почту… оставил тебе записку… кофе на столе.