Копья летящего тень

— Киммерия — это нечто чуждое нам, это экзотика, я бы даже сказал — чуждое нам бытие. Волошин жил там и выражал, как умел, свой индивидуализм и космополитизм. Но мы же с вами — советские люди рубежа восьмидесятых годов! Мы должны твердо и уверенно стоять на земле, на нашей черноземной воронежской земле тружеников.

Послышался такой громкий хохот, что все невольно повернулись туда, где стояла Лилиан.

Позади нее, в глубине дверного проема, ведущего в коридор, стояла хрупкая женская фигура в легком, зеленовато-голубом платье, с распущенными по плечам седыми волосами. Едва взглянув на нее, Лилиан чуть не лишилась чувств, с трудом удерживаясь в вертикальном положении. Она! Конечно же! Этот голос невозможно спутать ни с каким иным!

Грациозно и беззвучно проскользнув мимо Лилиан, седоволосая женщина подошла к «дипломатическому» овальному столу. Она была босая. Неровный подол ее легкого платья колыхался, словно от слабого ветерка, вокруг ее стройных ног. Громко прокашлявшись, Кривошеев спросил:

— Разве я сказал что-то смешное?

— Да, — певуче ответило седоволосое существо, — меня это очень позабавило.

Оцепеневшее на миг собрание снова вернулось к жизни, зашелестело, зашепталось, задвигалось, бросая возмущенные, подозрительные взгляды на незнакомку. А она стояла, босая, хрупкая и беззащитная, в не по сезону легком платье, с сияющей улыбкой на красиво очерченных губах.

— В таком случае, — с властной интонацией в голосе произнес Кривошеев, — не мешало бы представиться…

Поклонницы Лютого с нескрываемой неприязнью смотрели на седоволосую незнакомку, тщетно пытаясь определить ее возраст. Такое ослепительно юное, умопомрачительно, до неприличия красивое лицо и… совершенно седые волосы!

— Представиться? — насмешливо-вызывающе сказала незнакомка. — Но разве вы, поэты, не узнаете меня?

Лилиан невольно попятилась назад, в коридор, закрыв лицо ладонями. Все молча, тупо, подозрительно смотрели на дерзкое создание, своим появлением нарушившее благопристойный ход дискуссии.

— Вы не узнаете меня? — виолончельно-певуче повторила она. — Но ведь я же Бегущая По Волнам!!!

Подозрительное, настороженное молчание сменилось таким шумом, что Кривошееву пришлось стучать по столу уже не карандашом, а обоими кулаками. Теперь всем все сразу стало ясно. Все вздохнули с облегчением, ко всем вернулась прежняя деловитость. Только теперь все наконец заметили, что незваная посетительница пришла босиком — и это в холодный, ветреный осенний вечер! Ну конечно же, как они сразу не догадались: она же явилась сюда из психушки, из поселка Тенистый!

Безошибочно уловив настроение большинства, Кривошеев пару раз хохотнул в свои висячие усы и, стараясь придать лицу серьезное выражение, громко спросил:

— И как же вы, извините, бегаете?

Его слова утонули в хохоте, хихиканье и насмешливом, ядовитом шепоте. Бочаров пытался убедить сидящих рядом, что нехорошо насмехаться над больным человеком, но от него только отмахивались. Поэты, как и все люди, имели право повеселиться — на свой поэтический лад. Пылая негодованием, Бочаров встал и, грубо выругавшись, вышел в коридор, второпях даже не заметив прижавшуюся к стене Лилиан.

А тем временем седоволосое эфемерное существо без всяких усилий прыгнуло на «дипломатический» стол, наступив при этом босыми ногами на рукопись Лютого. Неровный, словно искромсанный ветром флаг, подол ее платья взметнулся от неизвестно откуда взявшегося сквозняка, и она двинулась вдоль стола, в сторону председательствующего Кривошеева, совершенно не касаясь поверхности ступнями. Она плыла над рукописями, журналами, подшивками газет, пыльными графинами с мутной водой, пачками сигарет и грязными пепельницами… Ее легкое платье колыхалось, и под ним не было ничего — ничего! — кроме стройного, тонкого, умопомрачительно прекрасного тела. Мужчины в ужасе ерзали на месте, будучи не в силах понять, что с ними происходит, из выпуклых глаз Кривошеева лились на разбросанные на столе рукописи мутные потоки. Какой скандал! Какая неслыханная непристойность!

«Доплывя» до противоположного конца стола, Бегущая По Волнам поддела своей точеной ступней лежащие перед Кривошеевым бумаги — и листы взлетели в воздух, закружились над его головой, словно клочья морской пены. И все остальные бумаги вмиг смело со стола, смешало, перепутало, взвихрило и со свистом вымело в раскрытую настежь форточку.

Кривошеев хотел вскочить с места, чтобы перехватить улетающие бумаги или, по крайней мере, захлопнуть форточку, но ему мешало желание…