Копья летящего тень

— Лиля, я должен тебе сказать, — начал он, взяв с полки пластинку, — …что я не испытываю к тебе никаких особых чувств…

Фа-минорная баллада Шопена. Он мог бы расстрелять меня в упор и под другую музыку.

— …я вижу в тебе только знакомую, — продолжал он, наливая в чашки густой кофе, — наверное, я сделал ошибку, сразу не сказав тебе это…

Музыка, дышащая весной, сиреневой грустью, отчаянием, приносила новую боль. Эта музыка врывалась в душу, словно в опустевший дом, напрасно ища ушедших. Мелодия рождалась и исчезала, маня, словно лунный свет, пока наконец не утонула в темных глубинах неподвижности…

Убивать можно разными способами.

— …и если ты не сможешь изменить свое отношение ко мне, нам надо расстаться как можно скорее!

Как я не подумала об этом сразу! Конечно же, его ждет в Англии Она!

— Да, я понимаю… — с облегчением произнесла я, — ты влюблен в нее…

— Да… — ответил он, неожиданно густо краснея.

— Она живет… в Англии?

Дэвид отрицательно покачал головой, отхлебнул кофе, закурил.

— Она живет здесь, в Воронеже… — исподлобья взглянув на меня, сказал он.

В считанные доли секунды через меня прошло глиссандо чувств: обида, неприязнь, зависть, ревность, отчаяние, отчуждение, презрение, великодушие, смирение — и все это завершилось великолепным аккордом смеха! Я смеялась гомерическим смехом над собственными гомерическими страстями, в особенности над рудиментарным, доисторическим чувством, которое именовалось в Библии ревностью.

Дэвид Бэст с обидой посмотрел на меня. Он ничего не понял.

И когда я ушла, он вымыл чашки и снова уселся за шахматы: партия была очень интересной.

22

Отдав еще несколько своих стихотворений в газету «Факел», Лилиан настроилась на долгое, терпеливое ожидание. Но ответ пришел уже через неделю: Кривошеее просил ее зайти.

Лихорадочно перебирая в уме всевозможные варианты предстоящего разговора, Лилиан сидела в приемной редакции на жестком канцелярском диване. Зеленые вылинявшие обои, толстая секретарша, безучастно стучавшая на машинке… Дверь в кабинет Кривошеева была приоткрыта.

— …и эти стихи тем более вредны, — услышала Лилиан незнакомый голос, — что автор явно одаренный человек…

«Это обо мне…» — тут же решила Лилиан. Она вскочила с дивана, снова села.

— Значит, это антисоветчина? — донесся до нее вкрадчивый голос Кривошеева.

— Несомненно, — спокойно, уверенно и, как показалось Лилиан, удовлетворенно ответил первый голос. — У меня тут есть списки… сейчас посмотрим…

«Вот оно! — подумала Лилиан, чувствуя, как ее обдает внутренним жаром. — Вот оно, прикосновение к тайне! К тайне незримой, подавляющей нас власти!..» У нее было такое чувство, будто она впервые разделась перед мужчиной: стыд и трепет охватывали ее, вытесняя страх, пробуждая острое желание поскорее прикоснуться к неведомому. «Сейчас меня спросят об отце, о связях с эмигрантами…» — подумала она. И ее нетерпеливое возбуждение росло с каждой минутой.

— А ее нет в списках! — произнес ровный, спокойный голос. — Очень странно… Очень странно!

— Она должна сейчас прийти, — суетливо произнес Кривошеев и высунулся за дверь.

Заметив Лилиан, он как-то сразу смутился и нехотя кивнул ей, но потом широко распахнул дверь кабинета и произнес по-редакторски официально:

— Очень рад, что вы опять пришли к нам!

Войдя в кабинет, Лилиан села на край такого же жесткого, как и в прихожей, затертого посетителями дивана.

— Лилиан Лехт, — отчетливо произнес Кривошеев и, размяв пальцами дешевую папиросу, сел в кресло возле стола.

Поджав тонкие, невыразительные губы, на Лилиан пристально смотрел аккуратно одетый, в меру упитанный, неопределенного возраста мужчина. Его бесцветные глаза, словно холодные щупальца, настойчиво и бесстрастно изучали ее внешность. Лилиан тоже изучала его — нахмурив брови, сощуря зеленовато-серые кошачьи глаза.

— Протестуете, значит? — все так же пристально глядя на нее, сказал он и, не дожидаясь ответа, спросил: — Вы комсомолка?

— Да… — неохотно ответила она.

— Хорошо, — леденяще-спокойно сказал он, — прочитайте, пожалуйста, одно из своих… э-э-э-э… стихотворений… — он порылся в лежащих перед ним листах, — …вот это…

Кривошеев дымил на другом конце стола, на лице его была написана скука выполняющего свои будничные обязанности должностного лица.

— Зачем? — с вызовом спросила Лилиан. — Вы же все это уже читали!

— Хочется послушать, как это читает поэт, — бесстрастно глядя на Лилиан, ответил представитель цензуры.

Лилиан молчала. Кривошеев со скучающим видом перелистывал подшивку газет. Из приемной доносился приглушенный стук пишущей машинки. В углу, под вешалкой, на которой висели два мужских пальто, что-то зашевелилось… Два бронзово-желтых глаза, густые рыжие бакенбарды по обеим сторонам треугольного кошачьего «лица», темные кисточки на стоящих торчком ушах…

Рысь???

Рысь в редакции газеты «Факел»?