Копья летящего тень

— Здесь слишком шумно, — невозмутимо продолжал Жиль-Баба. — Пойдем ко мне, поговорим!

— Жиль пишет диссертацию о современной русской поэзии, — пояснил Венсан, — собирает материал.

Лилиан снова фыркнула. У нее не было никакого желания стать «материалом» для этого африканца. Искоса посмотрев туда, где сидел Дэвид Бэст, она заметила, как маленькая, очаровательная, словно фея, белокурая Ингер взяла его за руку и увела из комнаты. «Это конец… — в отчаянии подумала Лилиан. — Конец… Я была слепой. Я слушала Высокую мессу, не имея никакого представлении о реальном Дэвиде…»

— Ладно, идем… — с сокрушенным вздохом произнесла она, не испытывая больше никакого интереса к происходящему. Какое ей было дело до Жиля-Бабы, до этих орущих датчан?

Слякотный, неудачный, вычеркнутый из жизни день. Много, много дней, целая полоса жизни…

— Пошли, Лилиан, — весело сказал Жиль-Баба и фамильярно подтолкнул ее вперед.

* * *

Заварив в маленьком кофейнике изрядную порцию кофе, Жиль поставил на стол две чашки и, немного подождав, вылил в них густую черную жижу. Положил на стол пачку сигарет, трубку из темного дерева, коробку с табаком — и уставился на Лилиан, молча наблюдавшую за его приготовлениями.

Она тоже пристально смотрела на него. Что он от нее хотел?

Глотнув кофе, Жиль принялся раскуривать трубку. Его покатый лоб то и дело покрывался продольными морщинами, лицо принимало почти страдальческое выражение.

Жиль-Баба размышлял.

Массивная темно-коричневая оправа очков, сползших на кончик приплюснутого носа, черные раскосые глаза, толстые губы, обкуренная, под цвет его кожи, трубка — все это придавало Жилю странное сходство с шаманом.

— Я запомнил одно место из твоего стихотворения, — неожиданно сказал он и, сильно грассируя и изменяя ударение в словах, прочитал на память отрывок. — И как это у тебя получается? Я бы не смог так написать даже по-французски!

Лилиан молча пожала плечами.

— Ты хотела бы, чтобы твои стихи были напечатаны в Париже?

— Да, пожалуй, — усмехнулась Лилиан, не принимая всерьез слова Жиля. — Мои стихи не мешало бы напечатать в Париже!

— Я не шучу, — серьезно и лаконично заметил Жиль. — Если ты пойдешь нам навстречу, я все устрою… твои стихи будут напечатаны в оригинале, по-русски, но с небольшим предисловием…

— С антисоветским, — уточнила Лилиан.

— Однако… — осекся Жиль-Баба, — ты, я вижу, совсем не наивна. Ну так вот, мы напишем, что только благодаря нам… — он снова осекся, — …молодые поэты в России получают признание!

— Нам — это кому? — холодно спросила Лилиан.

Сделав несколько глубоких затяжек, Жиль выпустил в сторону синеватый дымок, с любопытством посмотрел на Лилиан из-за сползших на кончик носа очков и сказал:

— Ты, конечно, много понимаешь. Но тебе следует подумать. И я тебя не тороплю.

Лилиан ничего не ответила.

«Печататься на Западе… — думала она, глядя куда-то мимо Жиля. — Для этого мне не нужен Жиль-Баба. Достаточно папы Лембита. Но это не мой путь. Мои стихи рождаются здесь, и даже если им суждено бесследно уйти в эту землю, моя жизнь не будет напрасной: мои стихи будут тем пластом чернозема, на котором, возможно, вырастет что-то стоящее…»

Лилиан ушла, так ничего и не пообещав разочарованному Жилю.

Перешагивая через лужи, она брела неизвестно куда. Тягучая, болезненная тоска заставляла ее то краснеть от внезапного стыда, то ежиться от дьявольского озноба. Дэвид Бэст и красивая, как фея, маленькая датчанка. Сделка, предложенная ей Жилем… Она села в полупустой троллейбус. Бесконечные капли и струйки воды на стеклах, тусклый осенний пейзаж… Поздняя осень вела свою разрушительную работу, смывая холодным дождем последние краски, срывая редкие, уже ненужные листья. Осень медленно погружала природу, большой город и людей в тускнеющий с каждым днем полусвет. «Мои ветхие иллюзии, — подумала Лилиан, — словно эти мертвые, скрученные листья… Надо что-то менять!»

Дождь колотил по стеклам троллейбуса. Тоска, уныние, безнадежность. Повседневные упреки матери, редкие письма отца. Неопределенность в жизни. Ненадежность. Неуверенность.

Она везде была чужой, в любом окружении. У нее не было никакой опоры в жизни, кроме… кроме ее собственных стихов! Кроме ее призрачных встреч с Бегущей По Волнам!

Троллейбус ехал по мосту, и в черной, холодной воде тускло отражались фонари набережной. «Когда река замерзнет, я буду приходить к тебе по льду…» Полупустой троллейбус. Одна, совершенно одна.

Лилиан сидела с закрытыми глазами, и по ее щекам, словно капли дождя по стеклу, катились слезы.

Тобою становлюсь.
Как флаг в моей душе —
Цвета твоих изменчивых желаний,
Как музыка, чуть слышная уже,
Как звездный дождь нечаянных признаний.
Как парусник стремлюсь
В распахнутой дали,
Захваченный внезапной синевою,
К пристанищу единственной земли,
Что названа нечаянно Тобою…

24