Копия любви Фаберже

– Забодали эти пробки, – возмутился Моцарт, переводя рычаг коробки передач в нейтральное положение и затягивая ручник. – Жму, жму на тормоз, нога затекла, а что толку. Все в новой Москве замечательно, но это количество машин меня в натуре достало. Каждый раз, когда на работу рулю, хочу достать волыну и перестрелять всех на фиг. Ездят, как будто права купили, бьются, заторы устраивают – а ты потом загорай в пробках! И даже если не бьются – в час по чайной ложке с таким немереным количеством машин на дорогах приходится ехать. Что за дела!

Транспортный поток ожил. Моцарт включил передачу, поддал газу. Ему удалось даже набрать скорость порядка 40 километров в час. Он успел представить, как вырвется на шоссе и, если оно не забито, всего через полчаса окажется возле офиса. Но стоп-сигналы на едущем впереди авто полыхнули красным, пришлось вновь притормаживать.

Моцарт с досадой рубанул ладонью по рулю.

Зачем он только покупал тачку! Теперь пешком быстрее доберешься, чем на любом автомобиле, хоть на раздолбанных «Жигулях», хоть на крутой иномарке!

А добраться поскорее на работу, как ни странно, ему очень хотелось.

Даже по ночам Моцарту снился офис. Огромные аквариумы, где, лениво шевеля плавниками, кружились яркие диковинные рыбки. Разноцветные кораллы, темно-серые куски скал, отточенные морем белые круглые камешки. А какие красивые растения предлагали купить клиентам ООО «Золотая рыбка»! За демонстрационным залом, где были выставлены некоторые рыбы и оригинальные образцы элитных аквариумов, находилось служебное помещение. Там, в стеклянных емкостях, копошилась всяческая гнусь, червяки, личинки, которыми кормили рыбок. Эта картина была менее эстетичной, но она все равно тоже снилась. Может, потому, что в этой комнате стоял стол с компьютером, за которым работала Цыпленок. Серьезная, сосредоточенная, она очень ответственно подошла к своей задаче – подготовить Моцарта к работе на фирме. От ее лекций, которые девушка требовала записывать, у Моцарта на пальце вспухла круглая уродливая шишка. Да и вообще писать, с его больными суставами и трясущимися руками, было больно и неудобно. Но почему-то он все равно сидел с ручкой и блокнотом. Может, чтобы Цыпленок не хмурилась? Они часами говорили о рыбах, о музыке. Было что-то еще, о чем Моцарт не разговаривал, что старался не замечать. Рядом с этой девушкой всегда чувствовалось непонятное нежное тепло. Она такая хрупкая, беззащитная… Как загадочная русалка в подводном царстве…

Понять точно, что с ним происходит в этом странном офисе, у Моцарта, как он ни пытался, не получалось. Но от его наметанного глаза не укрылось: Цыпленочек вдруг поменяла длинную юбчонку на соблазнительное мини, и бледное личико, так растрогавшее его в филармонии, выглядело уже поярче. Ну а он… Так бы и сидел рядом с ней. Слушал про то, каких рыб, несмотря на пожелания клиентов, ни за что нельзя запускать в один аквариум, так как они разборки клеить начнут, совсем как братва из разных бригад. Разбирался бы в хитрых фильтрах, системах подогрева, особенностях кормления. Ненависть к Захарову стала понемногу гаснуть. И потом, если с ним разбираться – то что будет с Цыпленком и ее отцом, создавшим эту фирму? Реальная подстава…

– Так, хватит сопли развешивать, – разозлился Моцарт и проехал пару метров вперед. – Захаров мне жизнь поломал, сам сейчас весь из себя крутой. А должок за ним большой имеется! Мне надо теперь не сантименты разводить, а о деле думать. Зря, что ли, Васек ради меня суетился…

… – Волк… Волчара, кореш, ты живой?

От какого-то знакомого голоса, называющего бывшую кликуху, он пришел в себя. Понял, что перед глазами все плывет, а еще от дикой боли тянет блевать. Постанывая, перекатился на бок.

– Волчара… Ты прости, я понял, что кто-то из тех, с кем тренировался, меня сейчас вырубит. Вмазал на автопилоте, ты прости. В натуре ведь, не хотел… Волчара… Я же тебя на зоне грел[37], дачки[38] посылал. Ты часто книги у братвы в малявах[39] просил, так я зайду в библиотеку, волыну бац на стол – мне все и давали. Я тебя на воле хотел встретить. Ждал у зоны, как дурак. А потом вертухай сжалился, сказал, что на день раньше ты откинулся. И к матери я твоей ходил, думал, ты там объявился. Волчара! Я боялся, тебя уже закопали. Я тебе чуть башку не снес! Что же ты делаешь, брат…

Когда появились силы, он отполз от блевотины и с трудом повернул голову. На снегу сидел упитанный мужик, шмыгал носом, тер глаза огромным кулачищем. Голос мужика казался знакомым. А вот толстая умиленная морда – нет.

– Васек я, – всхлипнул мужик. – Ты что, не признал меня, что ли?

– Васек? Охранник мой? Ты? Ты?!

От изумления Моцарту даже сразу полегчало. Он, пошатываясь, поднялся на ноги, прищурился.

– А тебя что, не положили пацаны Герыча? А граната? Она же всех наших разнесла!

– Руку дай свою. Так, потерпи. Кости целы, но сейчас…

Моцарт, как ни старался сдержаться, взвыл от резкой боли.

– Костолом!

– Спокуха. Все нормально, без базара. Пальцы шевелятся?

– Ага, нормалек. Я уж думал, поломался.