Копия жены по контракту

– Покажи мне эту девочку, – шепчет старик, смотря на меня впалыми глазами. Темные провалы на пергаментной коже. Жуткое зрелище. Старый беспомощный старик меня так пугает. Совсем ополоумела от нервов и страха.

– Здравствуйте, – всё, что я могу произнести, когда старик начинает меня рассматривать.

Почему он так стар? У него же достаточно молодой сын. Сколько Рамилю? Где-то сорок. Тогда, если он зачал его, допустим, в тридцать, то ему около семидесяти? Вполне возможный вариант, и ничего удивительного.

– Рак, четвертая стадия, – кашляет старик, обдавая меня гнилостным неприятным дыханием с острым запахом табака и лекарств. – Я слишком люблю свою трубку, а может, это расплата за все мои деяния.

Старик будто бы говорит сам с собой, но изучает меня цепким взглядом. Но что я могу сказать умирающему человеку? Я несильна в подобного рода разговорах. Помню, как у одной девочки в интернате умерла мать, а я, хоть и сама потеряла родителей, стояла в ступоре и молча смотрела, как другие бросились утешать, обнимать, говорить подобающие глупости. А я была так эмоционально холодна, что самой становилось страшно…

Чувствовать – больно. Как и привязываться. Лучше самой по себе, в одиночестве комфортнее. Не впускать никого в самое сердце, чтобы потом оно не кровоточило от потери.

И я молчу, потому что передо мной совершенно чужой человек. Навязанное общество в доме-клетке, куда я попала по собственной глупости.

– Она похожа, это правда, – наконец кивает старик, и вставная фарфоровая челюсть белеет между узких губ. – Но, Рамиль, ты уверен, что нужно идти на такой шаг?

– Поговорим в кабинете, – мой «муж» отправляет отца в кабинет, и тот медленно, шаркая ногами, удаляется.

– Поменьше его слушай, у него иногда путаются мысли.

Не комментирую, мне просто хочется уйти, потому что в комнате заветный телефон.

Но Рамиль делает ко мне шаг, а охранники исчезают так стремительно, как будто их стерли резинкой с бумаги.

– Я провожу тебя наверх, – подступает еще ближе, и мне хочется завопить, до чего страшно.

Он хочет пойти со мной в мою комнату? Но зачем?

– Позвонишь подруге при мне, – командует, когда проходим в комнату, которая, видимо, будет моим пристанищем.

Рамиль хлопает рукой по выключателю на стене, и спальня освещается золотым мерцанием. Уютная и небольшая, со стильным классическим дизайном. Двуспальная кровать, накрытая парчовым одеялом цвета охры, занимает центральное место. По бокам прикроватные тумбочки, на стенах картины с изображением дам девятнадцатого века и фруктов, тяжелые золотистые гардины плотно задернуты. Здесь сумрачно, прохладно, и тонкий приятный аромат наконец стирает из обонятельной памяти запах табака и лекарств.

Я начинаю становиться понятливее, молчаливее, проигрываю вперед разговор с Басмановым в мгновение ока и понимаю, что спорить бесполезно. Ведь он уже выдрессировал меня, как собаку Павлова, научил реагировать на свой голос и приказы.

Так, значит, никакой свободы слова и передвижений? Даже мнимой?

Медленно иду к своему рюкзачку, сиротливо примостившемуся на кресле возле полукруглого трюмо с зеркалом. Достаю его и хочу нажать на «вызов», но телефон начинает вибрировать в моих руках. Сначала пугаюсь, как будто отвыкла от банальных действий и разучилась отвечать на звонки, а потом всё же нажимаю на прием вызова.

Но это не Сашка, а я даже не разглядела, кто звонит, перед глазами мутная пелена. То ли слезы, то ли усталость так действует, то ли здесь не слишком светло.

– Марьяна! – в ухо гремит голос дяди. – Ты, маленькая дрянь, почему не берешь трубку?!

Сжимаю телефон в руках и беспомощно прикрываю глаза. Почему он кричит? Почему они все приказывают и кричат?! Он совсем обо мне не волновался?

– Вот что ты нас втянула, неблагодарная? – это трубку вырывает тетя Лариса, едко и противно шипя мне прямо в ухо, так ощутимо изливая на меня свою ненависть, копившуюся годами. – Девочки плачут, их напугали бандиты! По твоей милости Вова чуть в больницу не загремел! Искололи уколами, весь на нервах! Ты его бизнес разрушила, спуталась с бандитом, проститутка, а теперь из-за тебя всё под откос летит!

– Не ори, Лара! – снова дядя, продолжает ругать меня, а я трясусь, бледнею и не могу вымолвить и слова. Наши взгляды с Басмановым ведут перекрестную войну. Он сверлит меня своим, а я молча, трусливо прошу меня защитить, потому что он виноват в развале агентства дяди. Или всё же я?!

– Марьянка, ты слышишь, негодная?! Слышишь? Меня в налоговую вызывают! Работников уволить придется! Клиенты телефон оборвали! Мы из дома боимся выходить! А ты… Ты…

– Вова, Вова! – тетя истерит, и я сама едва дышу в ужасе от того, что происходит по другую сторону связи. Что там творится?!

– Пусть не возвращается домой! – кричит дядя, но уже не мне, а Басманову, который перехватил трубку и оттолкнул меня, я безвольно упала на диван и прикрыла руками лицо, а потом и уши.

За что? Почему меня так обзывают? Я не заслужила! Была бы я родная, разве бы меня выкидывали сейчас из дома? Орали бы так?!