Копия жены по контракту

– Что не так? – растерянно спрашиваю, выпуская из рук несчастный портсигар и пытаясь его закрыть, надавливая на крышку сверху.

– Собери и выброси в мусорку. Ты что, думаешь, я буду их курить, после того как они на полу валялись?

– Да уж, я заметила, что ты брезгливый… – бормочу я себе под нос, сетуя мысленно на то, что собирала и аккуратно складывала сигары, которые никому не нужны.

Конечно! Важный господин не притронется своими губами к слегка повалявшимся на полу сигарам! А в меня, значит, можно совать пальцы, которые трогали пистолет. Кто знает, сколько там бактерий? Меня, значит, нужно по всем врачам прогонять, а он мне даже справки не даст? И вообще… Стоп, я что, думаю уже о нашем сексе как о чем-то вскоре предстоящем?

Холодею и закусываю губу, чувствуя, как внутри живота что-то горячее сильно сжимается, мне даже ноги приходится стиснуть. От ощущения своей наготы неприятно сосет под ложечкой, а собственные эмоции вызывают стыд. Я всё еще не отошла от жаркой сцены, случившейся несколько минут назад.

Смотрю на Рамиля и понимаю, что для него она ничего не значила. Одетый в строгую одежду, весь запакованный, застегнутый, у него даже волосок не выбился из прически, ни один мускул на лице не дернулся, в глазах холод и пренебрежение, а в голосе – сталь. Я не та, кто его возбудил, не та, кто вызывает страсть, сметающую всё на своем пути.

Он просто преподал мне урок, чтобы знала свое место. Показал, чего я стою и что в его власти. Я в его власти по щелчку пальцев. Обидно до боли, и я сглатываю горечь, возникшую на кончике языке, который так горазд на колкости и глупости. Сдерживаюсь, надо научиться молчать, не нарываться, тогда, возможно, будет меньше подобных «уроков».

– Что ты там бормочешь? – окликает меня бандит, недовольно сводя брови. Бросает окровавленную тряпку на стол и поднимает меня с пола, резко и бесцеремонно дергая за руку.

– Ай, больно! – хватаюсь за спинку стула, на который меня практически бросил Басманов, и поворачиваюсь к нему лицом, начиная следить за его передвижениями по кабинету.

А он снова берет со стола этот проклятый контракт и сует мне под нос.

– Заберешь с собой в комнату, прочитаешь. Больше к этому вопросу возвращаться не буду. Вопрос сохранности твоего тела – в приоритете. Твое подчинение – главный пункт. Медицинская проверка – даже не обсуждается. Молчишь? Это хорошо. Поработай над своим выражением лица перед зеркалом, чтобы не так сильно показывать эмоции. Ты же еще хочешь стать актрисой? Поверь, я не намерен держать тебя возле себя больше положенного и с удовольствием расстанусь с тобой, как только найдется моя жена.

Выжидает паузу, давая мне что-то ответить, а потом кивает, явно довольный таким несвойственным мне молчанием.

– Еще раз поднимешь на меня руку, отдам тебя своей охране, чтобы научили послушанию. Ясно? – говорит словно между делом, а у меня жуткий озноб проносится по коже, я сглатываю и опускаю голову вниз, соглашаясь, ведь знаю: он сможет, он отдаст – и даже ничего в нем не отзовется, ему будет наплевать на мои страдания. Как и всем в этом мире.

– Раз мы всё разъяснили, проверим, что ты от меня прятала, Марьяна.

О чем он? Ничего не понимая, смотрю, как он идет за дверь, переговаривается с охранниками, а потом возвращается к столу вместе с моим рюкзачком.

О нет, господи, нет, я же совсем про него забыла… Я ничего не выкинула, никакие улики, какая же я беспросветная дура. На что надеялась? На память себе, что ли, оставила доказательства побега жены Басманова?

Рамиль бесцеремонным движением перевернул мой рюкзак, держа его за дно, и вывалил на стол его содержимое. Мои вещи покатились в разные стороны. Едва держа себя в руках, я смотрела, как он разгребает предметы и вертит их в руках, изучая.

– Твои паспорта, – говорит он коротко и проходит куда-то в сторону, подходя к стене и нажимая на едва заметное углубление. Часть стены отходит вправо, открывая моему взору небольшой сейф с кодовым замком.

Басманов становится так, чтобы загородить мне вид на сейф. Проделывает необходимые манипуляции, и вот оба моих паспорта летят в недра хранилища, а я лишь вздыхаю, потому что документы меня волнуют сейчас меньше всего.

Поеживаюсь под гнетом нервозности и продолжаю наблюдение. Далее в мусорку отправляются какие-то смятые бумажки. Мне стыдно, но факт – я не отличаюсь привычкой поддерживать порядок в своем рюкзаке. В нем вечно царит бардак, и там можно обнаружить давно забытые чеки и завернутую в них жвачку.

Потом Басманов вертит в руках несчастного попугайчика на веревочке, явно намереваясь выкинуть.

– Отдай, пожалуйста, это единственная память о подруге, – прошу, хоть мне и претит выдавать свои слабости. Но не могу попрощаться с этой вещицей.

Молча смотрит на меня и швыряет попугайчика в мусорку. Демонстративно. При этом сжимает зубы и сверлит меня взглядом. Наказывает, конечно.