Копьё царя Соломона

Воздух, полный томительной жарой, но не такой, какая бывает летом в самое пекло, вдруг стал странным образом густеть. Всадники широко открывали рты, пытаясь набрать в легкие побольше воздуха, но казалось, он перестал быть легким и прозрачным.

Они доехали шагом до Голгофы. В мареве все сгущающейся мглы им были видны только расплывающиеся силуэты людей, редкой толпой стоявшие вокруг места казни. Всадники спешились и слуга Анны, подождав Лонгина, который оставался верхом, прикрывая глаза ладонью от едкой мглы, прошел сквозь этих людей, ведя за собой новоприбывших.

Во все сгущавшейся мгле они увидели три грубо сколоченных креста из плохо оструганного дерева. На крестах, с раскинутыми по сторонам руками, безжизненными телами висели трое. Палач-римлянин сидел в небольшом отдалении на камне, широко раздвинув толстые голые ноги и, поминутно отплевываясь и сквернословя, тянул из кувшина поску — питье, утоляющее жажду в жару. Время от времени он выливал поску на морскую губку, которая служила кувшину пробкой, и смачивал себе ею грудь и лоб. Его подручные, такие же красномордые молодчики, сидели на земле ближе к распятым, перебрасывались лениво в кости и швыряли пригоршни песка в робко стоявших поодаль людей, отгоняя их подальше. Было видно, что все страсти откипели здесь несколько часов назад и теперь палач ждал конца, проклиная жару, евреев и вообще все подряд. Он с руганью накинулся на слугу Анны, который так поздно привел охрану и, кося налитым кровью глазом на невозмутимого Лонгина, показал, где ставить воинов. Фигура Элиоза тотчас же затерялась среди тех, кто бродил вокруг крестов, то отходя, отгоняемые римлянами, то приближаясь. А серая грязноватая мгла темной тучей обволакивала все вокруг. Уже давно перестал быть видим город, люди не различали лиц друг друга на расстояние нескольких шагов и жались все ближе и ближе к тяжелым чернеющим во мгле крестам.

Лонгин подъехал поближе и стал вглядываться к лицам распятых. Слева был мужчина крепкого сложения с грубым телом, короткими кривыми ногами с узловатыми изуродованными пальцами ступней. Под стать ему был и тот, который висел справа. Средний же, по худому телу с выпирающими ребрами которого время от времени пробегала предсмертная дрожь, с бледным лицом и длинными спутанными волосами, ниспадавшими с повисшей на грудь головой, вдруг привлек внимание Лонгина. Он пришпорил коня и подъехал так близко, что смог заглянуть несчастному в лицо. В это мгновение тот открыл глаза и невидяще глядя вдаль, с трудом разлепив спекшиеся воспаленные губы, едва слышно прошептал: «Боже, Боже! На кого ты меня покинул?»

Лонгин отпрянул. Его лошадь заржала и встала на дыбы. Лонгин соскочил с нее и увязая в песке стал искать Элиоза. Увидев его понурую фигуру, он схватил его за плечо.

— Скажи, кто тот казненный? На среднем кресте?

— Не знаю, — со стоном ответил Элиоз. — это тот рыбак, проповедник, видишь, над ним табличка с надписью: «Иисус Христос, Царь Иудейский». Люди говорят, что он мессия.

— Мессия? Которого вы ждали столетия? А теперь мучаете на кресте?

— Оставь меня, Лонгин, — по лицу Элиоза текли слезы, — оставь меня несчастного.

Но Лонгин уже не слышал его. Он бросился обратно к кресту. По дороге он выхватил у палача кувшин с поской. Тот рванулся за ним, но увидев перекошенное гневом лицо Лонгина, махнул рукой.

Лонгин вытащил губку из кувшина, смочил ее поской и, насадив губку на острое копья, поднес ее к воспаленным губам умирающего. Тот еще раз открыл глаза и тут, издав предсмертный вздох, безжизненно свесил голову на грудь.

* * *

Лонгин стоял рядом в бессилии сжимая рукой древко копья. Смотревший на все это палач забеспокоился. Он грубым окриком подозвал к себе своих подручных. Стоявшие вокруг люди поняли, что приближаются последние минуты казни. Элиоз, уже не боясь, что его оттолкнут или обругают, подошел совсем близко и стал за спиной у Лонгина. Рядом с ним стояло еще несколько человек, среди которых были две женщины с бледными лицами, давно наблюдавшие эти муки.

Через почти уже непроницаемую мглу вдруг пробился слабый луч света. Мгла начала рассеиваться и солнце, багровым круглым щитом вдруг вынырнуло из-под черной тучи и осветило угасающими лучами кресты и темные фигуры людей, копошившихся вокруг них.

Подручные палача достали из-под груды тряпья тяжелый молот, предназначенный для того, чтобы перебить голени казненным и этим ускорить их смерть.

Элиоз замер. Стоявший рядом с ним человек, одетый так, как одевались люди богатые, но просвещенные, скромно и и в то же время не просто, вдруг в ужасе стал что-то бормотать. Элиоз оглянулся на него и тот, глядя на распятого широко раскрытыми глазами, начал шептать: «Нет, нет, нельзя, никак нельзя, его кости не должны быть сокрушены».

Элиоз, наизусть помнивший древнее пророчество, знал это. И тогда, когда подручные палача перебивали голени двум распятым разбойникам, Элиоз горячо зашептал в спину Лонгину.

— Сотник, он — мессия, дай исполниться древнему пророчеству, не допусти, чтобы ему перебили кости. Заклинаю тебя, сотник!