Корабельная слободка

Стеценко стиснул пальцами подзорную трубу. В кольце объектива у него колыхался баркас, который быстро шел к берегу. На носу баркаса стоял бородач, черный, как жук, в красной феске, сдвинутой на затылок. И весь баркас был полон бородачей, тоже в фесках, и в шароварах, и в коротких плащах.

— Зуавы[31] — всегда первые, — бросил им с борта корабля «Город Париж» главнокомандующий французской армии маршал Сент-Арно. — А ну, шакалы пустыни, моя лучшая сволочь!

И зуавы, прокричав «ура» и «vive l’empereur»[32], налегли на весла.

Когда близ берега под килем баркаса зашуршал песок, жук-бородач, стоявший на носу, присел на корточки, потом рванулся, как отпущенная пружина. Он мелькнул в воздухе, но за шаг от берега шлепнулся в воду.

— Ах! — вырвалось у зуавов в баркасе.

— Плохая примета.

— Это очень нехорошо, друзья.

— Вот так же было на Дунае.

— Не вернуться ли нам обратно на корабль и начать все сначала?

Но Мишель Першерон, капрал, поднялся в баркасе во весь свой огромный рост и стал на носу. Руки у капрала были в багровых шрамах и серебряных браслетах, на которых навешаны были амулеты. Мишель Першерон сделал прыжок и уже на берегу хватил выползшего из воды жука кулаком по феске. Жук кубарем завертелся по берегу и рыча отполз в кусты. Так первые вражеские солдаты ступили на русскую землю. Стеценко поторопился новой запиской уведомить об этом Меншикова. И еще один казак отделился от отряда Стеценки и поскакал в Севастополь.

В это время зуавы, высадившиеся из баркаса, заметили в отдалении группу всадников, то приближавшихся к берегу, то отдалявшихся от него. По Стеценке и его казакам был дан залп из штуцеров. Пули взвизгнули где-то близко, никого не задев.

— Казак не без счастья, — сказал урядник, поворотив коня. — А все ж, не ровен час, может и укусить. Пошли, ваше благородие, за горку! Вернее будет.

Погода стала портиться. С севера шла черная туча. Порывами налетал холодный ветер. Он пробивался сквозь шинель к Стеценке и пронизывал до костей. Стеценко тридцать часов почти не слезал с лошади и валился с седла от усталости. А ночью разразилась буря, море ревело, и всю ночь напролет шел дождь. Стеценко выполнил свою задачу. Но на рассвете, прежде чем тронуться в обратный путь, в Севастополь, он еще раз подобрался поближе к неприятелю.

Он с болью увидел на прибрежном холме французский трехцветный флаг. Мокрый от дождя, он тяжело бился под порывистым ветром. Подле флага съежился в красном кепи и синей шинели французский солдат. Стеценко повернул коня и выехал на севастопольскую дорогу.

Лошадь, тоже изнемогшая за целую ночь беспрерывного снования на ветру под дождем, по песку и буграм, шла вялой рысью. Стеценко спал в седле, и ему даже снился сон. Будто он сидит в кают-компании у себя на корабле «Константин» и в каюту входит адмирал Корнилов. Стеценко хочет встать, чтобы, как полагается, приветствовать адмирала. Но кто-то словно приклеил лейтенанта Стеценку к месту и налил в сапоги свинца, так что Стеценке и ногами не пошевельнуть.

— Лейтенант Стеценко! — кричит ему Корнилов над самым ухом.

Стеценко пытается все объяснить адмиралу, извиниться перед ним… Но у Стеценки даже губы не шевелятся.

— Стеценко! — явственно раздается опять в ушах у лейтенанта, и кто-то трогает его за ногу. — Вася!.. Василий Александрович!..

Стеценко открывает глаза и с изумлением видит себя верхом на лошади, на берегу мутной речки, у солдатского костра. И дальше по всему холмистому берегу — костры, в котлах бурлит каша, попыхивая пузырями… Стеценко слышит русскую речь и узнает телеграфную вышку на горе.

«Это Альма, речка Альма», — мелькает в голове у него.

И, закрыв глаза, он валится с лошади на широкую грудь гусарского ротмистра Подкопаева, с которым познакомился в прошлом году в Симферополе, в гостинице «Золотой якорь».

— Вот те и на! — только и молвил ротмистр Подкопаев, принимая в свои объятия лейтенанта Стеценку.

Но тут и казаки из отряда Стеценки спешились. Бережно подняли они своего начальника на казачьей бурке и отнесли под плакучую иву, росшую неподалеку. Ротмистр Подкопаев опустился на колени и влил Стеценке в рот глоток рому из дорожного стаканчика. Стеценко проглотил, кашлянул, открыл глаза и вскочил на ноги.

XX Матросик

Случалось, перепадали дожди, но никаких признаков осени в Крыму еще не было. Так же, как и в разгаре лета, нежилась под горячим солнцем морская волна, и так же пахло на дорогах сухим деревом и нагретой пылью.

Дедушка Перепетуй, отдохнув после обеда, сидел у себя в саду под шелковицей, и на столе перед ним лежала новая тетрадь. В отличие от прежней, синей с белыми крапинками, безвозвратно пропавшей, новая тетрадь была переплетена в картон зеленого цвета.

Даша уже управилась по дому и зашла к дедушке в сад попрощаться.

— Дедушка, — сказала она, почему-то краснея и глядя в сторону, — нужда мне сходить в Балаклаву к тетке.

— В Балаклаву? — удивился дедушка. — К тетке? Какая же у тебя в Балаклаве тетка?

Даша покраснела еще пуще и дедушке на вопрос не ответила, а только сказала, потупясь: