Корабельная слободка

Урядник принялся считать корабли. Считали и другие казаки. Считал и сам Стеценко. Каждый насчитал до сотни кораблей. Но это были корабли, шедшие на некотором расстоянии друг от друга; их нетрудно было сосчитать. А ведь, кроме этих, было множество других; они шли густыми массами или были уж очень далеко; сосчитать их нельзя было. Они заслонили собою весь горизонт, от края до края; и с ветром, который дул с моря, они надвигались на берег и становились на якорь.

Заря погасла, словно залитая гулливой волной. Ехать в Евпаторию для встречи с евпаторийским комендантом майором Браницким было уже не к чему. Стеценко и без Браницкого знал теперь, где отдал якоря неприятельский флот. И если Стеценко останется на месте, то собственными глазами увидит, что предпримет неприятель дальше.

А майор Браницкий в это время заливал и пересыпал известью казенные запасы зерна и муки в Евпатории, чтобы они не достались врагу. Все войско Браницкого — двести солдат слабосильной команды. Ободряемые своим комендантом, они свирепо работали лопатами.

— Так, ребятушки, — вскрикивал поминутно Браницкий, потирая руки. — Сыпь, ребятушки! Во-во, дуй! Хлебом и солью их по русскому обычаю… Турку с трубкой, англичанку-поганку… Беда только: хлеб чем встретить есть, а сольки вот нехватка. Так мы известочкой, известочкой… А ну, ребятушки! Что? Готово? Всё? Ну, коли всё, так стройся. Строй-ся-а! Смир-но-о! Песельники — вперед! Шагом… марш!

Солдатушки,
Бравы ребятушки, —

затянули песельники, взбивая вдоль по улице белую пыль:

Кто же ваши отцы?

И все двести человек евпаторийской команды грянули ответно:

Наши отцы — русски полководцы,
Вот кто наши отцы!

Против города уже стояли на якоре три неприятельских парохода. Один из них, тридцатишестипушечный пароходофрегат «Трибун», повернулся к Евпатории бортом, готовый в любой момент дать по беззащитному городу залп из восемнадцати бортовых орудий.

Из трубы пароходофрегата вдруг повалил дым. Крупные клочья дыма стал подхватывать ветер и бросать на город. Майор Браницкий, шедший впереди своих солдат, заметил это и не вытерпел.

Солдатушки,
Бравы ребятушки, —

выкрикнул он вместе с песельниками:

Кто же ваши деды?

И снова двести глоток все вместе ответили и песельникам и своему начальнику-коменданту:

Наши деды — славные победы,
Вот кто наши деды!

Так провел евпаторийский комендант майор Браницкий всю свою команду через весь город и вывел ее за город.

Песельники пели, и звякали бубенчики на бубнах. Двести пар худых солдатских сапог мерно отбивали шаг по дороге на Симферополь, главный город Крыма. Надвигалась ночь.

Знакомая лихая солдатская песня доносилась издалека до лейтенанта Стеценки и его казаков. Стеценке хотелось узнать, что там за передвижение происходит на симферопольской дороге. Но казаков у него было мало, они нужны были ему для другого; более важная задача была теперь у молодого лейтенанта.

На берегу моря ему попался пустой сарай. Они забрались туда, Стеценко с бородатым казачьим урядником, и плотно прикрыли двери. Здесь, в темном углу, урядник высек кремнем огня и зажег лучинку. А Стеценко на каком-то обрубке написал карандашом две записки в Севастополь: одну — князю Меншикову, другую — адмиралу Корнилову. И казак из отряда Стеценки, с двумя записками в шапке, бросился через ручьи и балки в Севастополь.

Ночь была темна и беззвездна. Крепчал ветер, плотный и гулкий. Стеценко ничего не ел с утра, но ему было не до еды. Он все время сновал по берегу моря, наблюдая, как корабли за кораблями становятся вблизи берега на якорь. Громыхали якорные цепи; стучали топоры; раздавались слова команды на французском, английском и турецком языках… Все это явственно слышал Стеценко, невидимый под покровом ночи.

К утру ветер утих, и море под утренним солнцем переливалось, как золото, расплавленное в огромной чаше. Лейтенанту Стеценке и оставшимся у него пяти казакам пришлось отдалиться немного от берега, а то ведь их могли заметить с кораблей и пустить по ним из пушек.

Стеценке не страшна была смерть.

«Умереть немудрено, — думал он, поеживаясь в своей легкой флотской шинели: — да, умереть немудрено; мудрено выполнить задачу».

Молодой лейтенант сознавал, что он и его казаки — это единственные русские люди, которые в этот грозный час 2 сентября 1854 года видят собственными глазами вторжение врага.

А вторжение уже действительно началось. На неприятельских кораблях играла музыка. Стеценко разбирал знакомый мотив.

«Это на французских кораблях», — решил Стеценко.

Вскоре к флейтам и валторнам французов стали примешиваться звуки английского гимна «Боже, спаси королеву». И с кораблей французских и английских начали отваливать шлюпки с солдатами и амуницией.