Корабельная слободка

Несмотря на ранний час, на пристани снова полно было народу.

— Уж буравили мы его, братцы, буравили! — рассказывал пожилой матрос с корабля «Три святителя». — Четырнадцать дыр пробуравили! Что ты скажешь — не тонет, и все!

— Герой-корабль, — откликнулся другой матрос. — Его, братцы, так не возьмешь.

В это время пароход развернулся и стал против не желавшего тонуть корабля. Елисей видел, как вспыхнул на палубе парохода пальник подле орудия; потом раздался выстрел из бомбической пушки — один, и другой, и третий… Пушка била по кораблю «Три святителя», а он стоял на месте и только вздрагивал с каждым ударом.

— Вот зрелище! — услышал Елисей позади себя чей-то знакомый голос. — Слёз достойно. Точно под расстрел поставили корабль, на казнь.

Елисей обернулся и в скучившейся на берегу толпе увидел капитан-лейтенанта Лукашевича с «Императрицы Марии». Рядом с Лукашевичем, опершись ему на руку, стояла Нина Федоровна в своей бархатной накидке и крохотной шляпке.

— Печальная небходимость, Коленька, — сказала Нина Федоровна вздохнув. — Ах, боже мой!..

— Да, необходимость, а все-таки жаль до слез. Своими руками создавали и своими же руками губить приходится.

— Люди гибнут… — снова откликнулась Нина Федоровна. — Корабли на дно идут… Ужасы войны… ужасы…

Она что-то еще сказала, но слова ее заглушил новый удар пушки, не похожий на предыдущие. Чутким ухом старого комендора уловил Елисей этот звук шлепка снаряда в подводную часть корабля. И Елисей понял, что это решительный удар. Сразу после этого удара корабль качнулся и, шатаясь из стороны в сторону, начал медленно погружаться. Не прошло и минуты, как подле него забила, заклокотала, закружилась вода, и он ключом пошел на дно. Елисей постоял, поглядел на волны, которые стали набегать на нижние ступени пристани, потом повернулся и пошел прочь.

На базарной площади на Корабельной стороне он услышал звук барабана. Вокруг барабанщика и писаря из морского штаба собралась толпа. Барабанщик умолк, и писарь вынул из сумки бумагу — приказ начальника морского штаба черноморского флота вице-адмирала Корнилова.

— «Товарищи! — стал читать писарь бумагу, взобравшись на рундук. — Войска наши после кровавой битвы с превосходящим неприятелем отошли к Севастополю, чтобы грудью защищать его. Вы знаете неприятельские пароходы и видели корабли его, не нуждающиеся в парусах. Он привел множество таких, чтобы наступать на нас с моря. Нам надо отказаться от любимой мысли — разразить врага на воде. К тому же мы нужны для защиты города, где наши дома и у многих семейства. Командующий решил затопить пять старых кораблей: они преградят вход на рейд, и вместе с тем свободные команды усилят войска. Грустно уничтожать свой труд… Но надо покориться необходимости. Москва горела, а Русь от этого не погибла. Не допустим врага сильного покорить нас! Он целый год набирал союзников и теперь окружил царство русское со всех сторон. Но если мы не дрогнем, то скоро дерзость будет наказана и враг будет в тисках».

Писарь кончил и соскочил с рундука. Они пошли с барабанщиком к Театральной площади, и вот уже со стороны театра и костела послышался отдаленный треск барабанной дроби.

Солнце было еще низко, и длинные тени тянулись через весь базар. На работу было рано, а Елисей почти валился с ног. Домой он все же не пошел, решив до прихода симферопольской почты вздремнуть где-нибудь на сеновале в углу почтового двора. И, лежа на ворохе душистого сена, Елисей думал:

«Москва горела… Когда горела? При французе горела, в двенадцатом году, когда в Москву Наполеон приходил. Помнится, Павел Степанович на «Императрице Марии» рассказывал матросам, как пришел француз и привел с собой Двадцать народов — «двунадесять язык»; и Москва тогда сгорела, а русское царство устояло; и пуще прежнего пошла слава и сила русская».

Елисей уже почти засыпал, когда услышал за стеной, выходившей на Почтовую улицу, мерные удары о землю доброй тысячи солдатских ног. Голос запевалы был тонок и пронзителен, как звук корабельного горна:

От прадедовской науки,
От прапрадедов своих
Не отстали наши внуки —
То же сердце бьется в них.

И весь хор песельников залился вместе с запевалой:

И двадцать шло на нас народов,
Но Русь управилась с гостьми;
Их кровь замыла след походов,
Поля белелись их костьми.

Елисей почувствовал, что после всей этой сумбурной ночи в голове у него снова порядок.

— А был бы здоров наш батька Нахимов! — сказал Елисей, зарываясь в сено.

Угретый под раскаленными черепицами, Елисей заснул крепким сном без страхов и сновидений.

XXV На походе

В ночь на 12 сентября в Корабельной слободке никто не ложился. Люди стояли у ворот и молча смотрели на войска, которые снова покидали Севастополь.