Корабельная слободка

Ядро вырыло у Кудряшовой посреди двора порядочную яму и лежало там, остывая. Дедушка ходил смотреть. А Мишук Белянкин подобрался к ядру, потрогал его — уже совсем холодное. Тогда Мишук попробовал выкатить ядро из ямы. Но в ядре было добрых три пуда. И другие мальчики приходили, хотели вместе с Мишуком взяться. Но в это время домой вернулась Кудряшова. Она разогнала мальчишек и сказала, чтобы ядра не трогали, а надо заявить в полицию. И только она сказала это, как вдруг — «жжми-и-и!» Все попадали наземь, и новое ядро ударило и угодило уже у дедушки, в каменную ограду возле мусорного ящика. Камни, известка, какие-то черепки, тряпки — ядро расшвыряло это во все стороны и забралось в мусорный ящик, из которого сразу потянуло едким дымом.

Первая опомнилась Кудряшова. Она мигом окунула ведро в бочку и через плетень плеснула в загоревшийся мусор. И все пошли смотреть на новое ядро, у дедушки в мусорном ящике.

Оно было поменьше того, что упало на дворе у Кудряшовой. Но Кудряшова сказала, что и об этом ядре надо заявить в полицию.

Дедушка посмотрел на Кудряшову и головой покачал.

— Тут сегодня таких не одна тысяча упадет, — сказал он, ткнув в ядро своей кизиловой палкой. — И завтра — тоже, и послезавтра… Надолго это. И ты все будешь бегать в полицию?

— И буду, — сказала упрямо Кудряшова. — Если непорядок, так надо в полицию заявить.

— Теперь, тетка, на всем свете непорядок, — сказал дедушка и отошел взглянуть на развороченную стенку.

И все согласились с дедушкой, что заявлять в полицию не надо.

А дедушка ходил вдоль стенки, пробитой ядром насквозь, и тыкал палкой в камни, расшатавшиеся, а где и вовсе обвалившиеся. Ткнул в одно место, в другое… В одной расщелине спугнул зеленую ящерицу. Дальше, из пролома, видит дедушка, торчит что-то ребром. На каменный брусок совсем не похоже: тонко и цвет не тот. Дедушка наклонился, взял двумя пальцами и вытащил.

Соседи гуторили еще подле мусорного ящика, и Кудряшова еще не сдавалась, все на своем стояла: что, дескать, если ядро, так надо в полицию.

— Не горох ведь, — кричала она, — не яблоки печеные! Ядро ведь…

— Не кричи, женщина, — сказал ей Христофор Спилиоти, тоже прибежавший на дым во дворе у дедушки Перепетуя. — Тихо! Ядро… Всем видно, что ядро.

— Да ведь оно же чугунное! — не унималась Кудряшова и вдруг всплеснула руками: — Ой, грех какой! Всегда так: заговорюсь с людьми и забуду все на свете.

Она бросилась к ведрам и коромыслу и пошла со двора вместе с матерью. По дороге к ним присоединилась со своими ведрами Марья Белянкина.

Но дедушка ничего этого не слышал и ничего не замечал.

Полою пальтеца смахнул он известковую пыль с предмета, который он только что извлек из пролома в полуразрушенной стенке; и оказалось, что он держит в руках своих тетрадь. Переплет покоробился, бумага пожелтела, чернила поблекли, и якорек, если и был когда на переплете, то весь выцвел. Но на первой странице была надпись, сделанная когда-то рукой самого дедушки. Он разобрал ее и без очков. Под визг и свист, которые всё чаще стали оглушать Корабельную слободку, дедушка, беззвучно шевеля губами, прочитал:

— «О славном городе Севастополе записки исторические и о войнах русско-турецких. Писаны Петром Иринеевым Ананьевым о разных случаях. Да не изгладится память великих дел».

Это была та самая тетрадь, которая пропала у дедушки Перепетуя больше года назад. Та самая тетрадь, которую утащила коза Гашка, когда дедушка уснул у себя в саду под шелковицей. Дедушка припомнил: тетрадь пропала у него когда же? Да, это было 17 сентября 1853 года, в день выхода эскадры Нахимова в море. И была после этого при Синопе великая победа. А теперь черноморский флот сошел на берег, и стали матросам бастионы, как корабельные палубы.

— Да не изгладится память великих дел, — повторил дедушка.

Он был стар и слаб и совсем обессилел от всех этих ядер, от бомб и ракет, которыми прямо-таки забрасывали Корабельную слободку англичане. И он побрел в дом, унося с собой свою драгоценную тетрадь.

Войдя в сенцы, дедушка подумал, что вот на улице у калитки остались два бочонка с бузой и кружка на лавочке.

«И что ж, — решил он. — Пей, кто хочет!»

Дверь из сеничек в горницу была полуоткрыта, и цыплята с уже обнаружившимися хохолками расхаживали под столом, а один рябой, с торчавшими во все стороны перьями, умудрился взобраться на этажерку и теребил там пакетики с цветочными семенами. Размахивая тетрадью, дедушка выгнал цыплят на двор и прилег на кровать.

Дедушка лежал, вытянувшись у себя на кровати, его серебряные часы висели у него над кроватью на гвоздике, а старая синяя тетрадь была у дедушки в руках. Он раскрыл ее… раскрыл на сорок восьмой странице.

Все буквы, росчерки и завитки были на месте. Из букв складывались слоги, из слогов — слова.

«Да выйдет правда из мрака подпольного на божий свет, — прочитал дедушка надпись на сорок восьмой странице. — Нет тайного, что не стало бы явным».