— Где-то посередине курса преподаватель, который сейчас работает с итальянскими мебельными дизайнерами, сказал: «Агнис, у меня есть для тебя работа. Но это будет трудно». Это было шестиметровое суденышко из стекловолокна, которое принадлежало сторожу этого колледжа. Он только что купил подержанное судно. Моей задачей было привести в порядок старинные диванчики, на которых сидели днем и спали ночью. Еще там был треугольный бар, который он хотел отделать черной кожей с ворсом, чтобы ворс был выложен в форме названия судна. Кажется, это было «Торквемада». Я убедила его в том, что это будет смотреться хуже, чем классический ромбовидный дизайн драпировки с набивным роликом в качестве канта. Я сказала, что он может вытравить название судна на медной пластине и повесить ее за баром. Или сделать хорошую деревянную табличку. Он согласился. Все вышло как надо. Я скруглила некоторые линии, что-то присборила, выложила складки. Вышло шикарно, как раз то, о чем мечтал этот парень. На самом деле это настоящее искусство, и я нашла в нем себя. — Она заглянула в открытую баночку. Воск был желтого цвета. Пахло чем-то домашним и промышленным одновременно.
— Наш преподаватель сказал, что у меня дар к работе с лодками и что за дизайнерские услуги на яхтах хорошо платят. Сказал, что мне повезло, поскольку я увижу множество замечательных кораблей и интересных людей. — Было понятно, что тетушка позволила похвале незнакомца изменить всю свою жизнь.
Куойл возился на полу с дочерьми, строил мост над дорогой, город, наводненный машинами из кубиков и ревом двигателей. Он терпеливо перестраивал мосты после того, как они падали, не выдержав тяжести грузовиков.
— Пап, построй замок. Построй замок на дороге! — Он был готов сделать все, чего бы они у него ни попросили.
— Пока я ехала в автобусе домой в Лонг-Айленд, я все рассчитала. Я поняла, что мне будет нужно для того, чтобы организовать собственное маленькое дело. Даже нарисовала вывеску: «Дизайн интерьеров для яхт от Хамм», а под надписью — парусник с полной оснасткой. Я собиралась арендовать склад рядом с портом, написала список оборудования: промышленная швейная машинка, пресс для пуговиц, пара обитых подмостков, инструменты для снятия старой обивки: гвоздодер и стамеска, а также натяжные устройства и распялки. Я решила начать с малого, закупая кожу только для поступивших заказов, чтобы не вкладывать в материалы слишком много денег.
Вырос замок с башенками и подпорками. Одна из тетушкиных булавок с кусочком ткани стала знаменем. Машины превратились в галопирующих лошадей с разрушительными наклонностями. Банни с Саншайн цокали языками, имитируя стук копыт.
— Вот возвращаюсь я домой со своими восторгами, выплескиваю их на Уоррен, а она сидит передо мной за кухонным столом и кивает головой. Тут я замечаю, как она похудела и что ее кожа стала какой-то сероватой, как у человека, которого мучает головная боль или серьезная болезнь. Я спросила у нее: «Ты плохо себя чувствуешь?» Уоррен, бедная душа, была вся натянута как струна. Потом просто не выдержала и все мне рассказала. Рак. Метастазы по всему телу. Ей оставалось от четырех до шести месяцев. Не хотела меня беспокоить, пока я училась на своих курсах.
Тетушка встала, скрипнув стулом, и пошла к дверям, чтобы глотнуть свежего, без запаха мебельного воска, воздуха.
— Все закончилось через три месяца. Первое, что я сделала, когда смогла взять себя в руки, — это завела собаку и назвала ее этим именем. — Она не стала объяснять свое желание произносить часть имени Айрин Уоррен пятьдесят раз в день, чтобы хоть так приблизиться к счастью, которое когда-то было рядом.
— У нее был спокойный характер, пока она была маленькой. Даже когда выросла, она бросалась только на чужих. Спустя какое-то время я арендовала складское помещение и открыла свою мастерскую. Уоррен, моя Уоррен, ни разу ее не видела.
Куойл лежал на спине на полу. У него на груди были расставлены кубики. Они поднимались и падали, когда он делал вдох.
— Это лодки, — сказала Саншайн. — Папа вода, а это — мои лодки. Пап, ты вода!
— Именно так я себя и чувствую, — сказал Куойл. Банни вернулась к окну. Положила два кубика на подоконник. Она смотрела на кустарник.
— Так вот, я занимаюсь этим последние тринадцать лет. И когда умерли твой отец и мать, хотя я не была знакома с твоей матерью, я решила, что пришло время возвращаться домой. Или остаться на месте и никогда больше не увидеть дома. Наверное, я старею, хотя сама этого не чувствую. Не надо тебе опускаться до их уровня, — сказала она, подразумевая игру Куойла на полу. — Они никогда не будут тебя уважать.
— Тетушка, — сказал Куойл, витая мыслями где-то между яхтами и мастерской. — Ты не помнишь, что изучала твоя помощница по мастерской? — Он всегда играл со своими детьми, с тех пор, как преодолел свой первый стыд из-за удовольствия, которое получал от строительства из кубиков вместе с Банни. Ему были интересны даже песочные куличики.