Корабельные новости

Во время летучек Куойл сидел и что-то записывал в блокноте. Казалось, будто он участвует в происходящем. Ни рык Эдны, ни колкости Партриджа его не обижали. Он с детства привык к грубому обращению брата и жестокой критике со стороны отца. Собственное имя, отдельной строкой написанное под текстом статьи, приводило его в восторг. Ненормированный рабочий день внушал ему ощущение, будто он сам хозяин своего времени. За полночь возвращаясь домой после обсуждения третьестепенного муниципального подзаконного акта об утилизации бутылочной тары, он чувствовал себя винтиком в механизме власти. На обычные явления повседневной жизни смотрел с точки зрения газетных заголовков: «Человек не спеша пересекает парковку», «Женщины рассуждают о дожде», «Телефонный звонок в пустой комнате».

Партридж трудолюбиво старался натаскать его.

– Отсутствие события – это тоже новость, Куойл.

– Понимаю, – засунув руки в карманы, кивал тот, притворяясь, будто действительно понимает.

– Это заметка о собрании окружного товарищества транспортников? Месяц тому назад они были готовы запустить программу пассажирских перевозок мини-фургонами в четырех городах при условии, что к ним присоединится Багл Холлоу. Ты пишешь, что они встречались вчера вечером и только где-то ближе к концу, вскользь, как о незначительной детали, упоминаешь, что Багл Холлоу отказался от сотрудничества с ними. Ты знаешь, сколько стариков, не имеющих своих машин, людей, которые не могут позволить себе приобрести даже подержанный автомобиль, при этом живущих в пригороде и каждый день ездящих на работу в город, ждали пуска этих проклятых микроавтобусных маршрутов? А теперь никаких микроавтобусов не будет. Новость, Куойл, новость! Пошевели извилинами.

Минуту спустя он добавил уже совсем другим тоном, что в пятницу вечером будет готовить маринованную рыбу по-гречески с красными перцами на вертеле, и не хочет ли, мол, Куойл зайти?

Куойл хотел, только он так и не понял, о каких таких «извилинах» толковал Партридж.

В конце весны Эд Панч вызвал Куойла к себе в кабинет и сообщил ему, что он уволен. Его сокрушенный взгляд был устремлен куда-то за ухо Куойла.

– Это, скорее, временное увольнение, ввиду отсутствия работы. Если позднее дела наладятся…

Куойл устроился таксистом на полставки.

Партридж знал, почему это случилось. Уговорив Куойла надеть необъятный фартук, вручив ему ложку и банку горчицы, он сказал:

– Его дети закончили колледж и вернулись. Им и досталась твоя работа. Да ты не печалься, оно того не стоит. Все правильно. Намажь мясо горчицей и дай ему пропитаться.

В августе, посыпая укропом жаркое по-русски с пикулями, Партридж сообщил:

– Панч хочет, чтобы ты вернулся. Сказал, чтобы ты приходил в понедельник утром, если тебе это интересно.

Панч изобразил, будто делает это нехотя. Всячески давал понять, что оказывает Куойлу особую любезность. Что это временно.

На самом деле Панч давно заметил, что Куойл, сам человек неразговорчивый, располагает к разговорам собеседников. Его единственный талант в жизненной игре. Внимательный вид, льстивые кивки вызывали у людей бурное желание высказывать свои мнения, делиться воспоминаниями, раздумьями, теоретизировать, предлагать свои догадки, толкования, делать выводы и разворачивать пояснения, он умел выжать из незнакомца историю его жизни.

Так и повелось. Увольнение, работа на автомойке, возвращение.

Увольнение, работа в такси, возвращение.

Он кочевал по всему округу, выслушивая бурные дебаты в управлениях канализационных хозяйств и дорожных комиссиях, клепая статьи о бюджетах на ремонт мостов. Ничтожные решения местных администраций представлялись ему жизненно важными. В профессии, которая требовала вгрызаться в человеческую натуру, чтобы открывать миру глаза на коррозию цивилизации, Куойл конструировал персональную иллюзию неотвратимой поступи прогресса. В атмосфере разлада и дымящегося соперничества он воображал себе разумный компромисс.

Куойл и Партридж ели отварную форель и креветки в чесночном соусе. Меркалии дома не было. Куойл отодвинул тарелку с салатом из фенхеля и потянулся за креветкой, когда Партридж постучал ножом по бутылке.

– Объявление. Про Меркалию и меня.

Куойл ухмыльнулся. Думал услышать, что они ждут ребенка. И уже примерял на себя роль крестного отца.

– Мы переезжаем в Калифорнию. Отбываем в пятницу вечером.

– Что? – переспросил Куойл.

– За чем мы едем? За свежими продуктами. Вино, спелые помидоры, авокадо. – Он разлил по стаканам фюме-блан и добавил уже серьезно, что на самом деле он едет не за плодами природы, а за любовью. – Единственное, что имеет значение в жизни, – это любовь, Куойл. Она двигатель жизни.

Меркалия бросила свою диссертацию, сообщил он, и пошла в «синие воротнички». Путешествия, ковбойские сапоги, деньги, шипение воздушных тормозов, четыре динамика в кабине, и изо всех – «Аптаун стринг куортет»[4]. Записалась в школу водителей-дальнобойщиков. Окончила с отличием. Саусалитское[5] отделение «Оверленд экспресс» приняло ее на работу.