Корабельщик

– Нет, – нахмурился Максим. – Вы хотите, чтобы я стал вашим тайным сотрудником? Скажите прямо, господин Лаврин.

– Зачем же так? – поморщился чиновник. – Экий вы, право, прямой… Для лазутчика это плохое качество. Скрывайтесь, глядите зорко, лгите при необходимости. А иначе какая нам от вас польза? – В голосе Урвана прорезались металлические оттенки, он выпрямился на стуле, и студент едва не расхохотался, такой комичной показалась ему поза чиновника. – Вот, послушайте, – тот ловко вынул из кучи бумажек “Навийские Ведомости”, почти не пожелтевшую газету, и пробежал по колонкам первой страницы быстрыми глазами, – какие ужасные вещицы пишут наши газетчики. Статейка называется “Беспорядки в Народном Собрании”. Причем эта газетка считается едва ли не государственной, потому что в ней публикуют все королевские Указы и пояснения к Уложениям… “Слово взял иллюминат Сакердонов, который в резких выражениях обвинил кабинет министров в развале народной промышленности. “Когда все дееспособное население призывается на войну с Дольменом, – закричал он, – о каком промышленном производстве может идти речь? Сельское хозяйство в загоне! Хуторское хозяйство разрушает общину, крестьяне расслаиваются на зажиточных и бедняков, и среди последних зреет недовольство земельной реформой. Вернуть землю государству! Я уж не говорю о просвещении, которое жестоко пострадало от поголовного призыва, подкосившего ряды студенчества…” Сакердонова прервал депутат от фругиферов Фокин такими словами: “Уж лучше пусть нас завоюют дольменцы, чем мы вымрем от голода! Долой продажное правительство Викентия! Да здравствует Дольмен!” Председательствующий от розиев…” Да, Фокин завернул, такого я еще не читал… И не пристрелишь его как шпиона, потому как народом выбран для заседаний и составления полезных Уложений. Вот и распускают такие избранники языки, что управы на них нет… – Он вновь поглядел на газету, но зачитывать больше ничего не стал. – И так далее. Каждый кричит то, что считает нужным, и даже не прислушивается к лидерам собственной партии. То им отдай землю Королю, а то долой его… – Урван замолк, отодвинул газету и взглянул на посетителя. – Неплохая форма репортажика, сударь мой?

– Мне что же, доносы строчить? – зло усмехнувшись, спросил Максим.

– Докладики, донесеньица… Какая разница? Отчетность, батенька, она и на фронтике отчетность. А особенно в вашем незавидном, скажу честно, положеньице. Вы ведь чудом, можно сказать, живы-то остались. Да и то пока я не решил вас расстрелять.

Максим и сам не понял, в какой именно момент все угрозы чиновника стали представляться ему какими-то ненастоящими, кукольными, что ли. Как будто за столом сидел не человек, наделенный реальной властью отдать приказ гвардейцу, а персонаж комедии. И будто стоит этому персонажу крикнуть: “Убейте Рустикова!”, как на сцену выскочит возмущенный режиссер и остановит действие, а Лаврину сделает выговор за отклонение от пьесы.

Но остатки здравого смысла не позволили Максиму рассмеяться Урвану в лицо, потому что он знал – никакая это не пьеса, и гвардеец у двери совсем не кукольный.

– Каждый месяцок, дружок ты мой ситный, – наклонясь едва не к самому лицу студента, с присвистом сказал Лаврин. – А если врага выявишь, то немедля… И попробуй только от графика отклониться, живо пристрелим, никакой Указ тебе не поможет. Все понял, студентик?

“Погоди же, – вскипел Максим. – Ты у меня получишь донесеньица, крыса канцелярская. Я тебе так донесу, что свет не мил будет”.

– И как я буду передавать эти поганые докладики?

– А в субботу вечером, – криво усмехнулся Урван. – К Вассе Мануиловой захаживаете, верно? Вот там и передавайте мне сведения. Чтобы никто не заметил, конечно.

– Выходит, вы знатный человек, сударь? Что же вы тут штаны протираете? Барон, граф? А может, князь? – Максим был так зол, что почти потерял контроль над своими словами. – Или вы туда сами лазутчиком затесались? Может, вы бывший студент Мануилова?

Лаврин, против ожидания, как-то обмяк, будто из него выдернули хребет, и стал перебирать на столе бумажки, глядя сквозь них. При этом он принялся насвистывать какую-то бодрую песенку, но заглушить треск пишущей машинки, конечно, не смог.

– Вы еще здесь? – Чиновник поднял на посетителя пустые белесые глазки. – Не отвлекайте меня от работы, сударь. Извольте покинуть учреждение.

Провожаемый хмурым, недоверчивым взглядом солдата, студент на деревянных ногах вышел из кабинета и спустился на первый этаж. Коридоры гудели от многочисленных голосов: мамаши с грудными детьми толпами расхаживали по кабинетам, выправляя метрики. “Как он узнал о Мануиловых?” – подумал Максим, выйдя из ведомства и вдохнув наконец чистого осеннего воздуха. За спиной как будто осталось что-то чуждое, затхлое, пропахшее пылью и кровью, но невидимое щупальце его тянулось за студентам по шумной и светлой улице, никак не желая отпускать.

-8