Корабль

За обедом ко мне подсаживался Сервус и рассказывал о чём-то, я кивал, соглашался, но не вслушивался. Мне было глубоко безразлично то, что он мог поведать. Мне теперь вообще стало безразлично всё, что со мной происходит. Я отстранился от всего вокруг и полностью ушёл в свои мысли, в мысли о своём друге.

Вечером, когда я дождался Либера, мы вновь проговорили до закрытия столовой, и довольный, я ушёл спать. После нашего первого разговора он заметно смягчился. Видимо, вся его буйность была своего рода проверкой. Теперь из наших разговоров исчезли характерные для первой беседы черты: излишний сарказм, жёсткие придирки со стороны Либера, некое невидимое и вездесущее соперничество. Мы стали больше говорить, чем спорить. Делясь друг с другом своими душевными переживаниями, мы сближались всё сильнее и сильнее. Я почувствовал, что он стал по-настоящему дорожить мной. Я же дорожил им с первого дня нашего знакомства. Мне больше не было страшно. Туман, окруживший Корабль и меня, никуда не исчез, я всё ещё не знал, что может произойти в любую минуту, но страх будущего пропал, ведь теперь я говорил себе: что бы ни случилось, у меня всегда будет верный товарищ, готовый вытащить из опасных пучин, а главное – понять мои чувства. Со временем мы настолько сблизились, что всякая необходимость в долгом объяснении и разжёвывании своих мыслей попросту пропала, и мы стали понимать друг друга с полуслова. Когда один из нас описывал какие-нибудь свои чувства или идеи, ему никак не удавалось закончить, потому что другой тут же перебивал его со словами: «Да! Я знаю, о чём ты! Недавно у меня было в точности то же самое!»

13

Мы с Либером подолгу засиживались в столовой, а после того, как она закрывалась, часто не могли бросить спор и шли в мою каюту, где продолжали его с новой силой. Иногда я и вовсе после работы отправлялся прямиком в каюту, а Либер заходил позже, принося с собой кофе и чай. Сонные, но упрямые каждый в своём, мы так и спорили временами до утра.

В один из таких дней я лежал на кровати, уставившись в потолок и погрузившись в свои мысли. От них отвлекла лишь дверь, захлопнутая Либером.

—Ты что такой пасмурный? , как только вошёл.

Протягивая мне чай и находясь в предвкушении ответа, он сел на кровать. Я же приподнялся и говорю ему:

—Либер, скажи мне, что ты думаешь о смерти?