Корабль чокнутых трупов

Впереди, мучительно далеко… и так близко, что, казалось, протяни руку – и коснешься ее, высится башня. Древняя, гордая, несломленная тысячелетиями, из насмешливого белого, струящегося молочным цветом, камня, выщербленного, но крепкого. «Она же должна быть черной!» – хочется закричать самому себе, и этому вывернутому наизнанку миру, который не существует нигде и никогда, кроме как здесь и сейчас… Но кричать не стоит. Бесполезно. Никто не ответит. Только корона молний, восстающая над разрушенными зубцами, усилит свечение и треск на мгновенье. И все.

Цепочка следов тянется назад, ровной дугой рассекая зернистое тело пустыни, покинутое, полое и выскобленное до костей, если бы они только были у песков, тем самым призрачным ветром, который дует тут всегда…

«Если бы ветер не толкал тебя в спину, дошел бы ты? – всплывают давно забытые слова незнакомого и чуждого языка. – А если бы башня уже рухнула?»

«Дошел бы. Дополз. Если выжил бы от поцелуя огня, заключенного в песочном пекле. – Стиснув осколки зубов, подтягивался бы на руках. Нужно дойти».

Дракон, обернувший стальное тело, испещренное шрамами и горящими ранами, вокруг башни, крепче сжал свои кольца, и впился когтями в камень. Скрежет огласил бы пустыню, и вопли раздавленных стен – но все происходит в кромешной тишине. Звуки умерли здесь даже раньше, чем родился мир…

Чему тут можно радоваться? К кому испытывать симпатию – к башне, которая прорастает извне, из глубин и времен, и уже готова разродиться вспышкой, испепеляющей солнца? Или к израненному умирающему зверю, который из последних сил впивается в тело врага, стремясь если не победить, то хотя бы унести его с собой за Грань?

Кто бы ни победил, пустыня заберет всех.

Ей безразлично, кто ведет борьбу, кто пришел с миром, кого гложет жажда, и кто воплощал мечту… Все утонут в песке.

Но пустыню нужно донести. Она – основа всему, и лежит под ногами, но не может сама восстать и поглотить то, что должна поглотить…

«Я несу пустыню. Я несу последнюю частицу жизни в этой пустыне, – думал человек, приближаясь к башне, – и это моя жизнь. Которая утекает странной влагой в этом месте… Нужно дойти!»

Ему удалось только ненадолго, на миг коснуться ладонями тел башни и дракона. Но этого было достаточно…

Песок поглотил все, и фиолетовое солнце угасло.

Эрик тяжело привалился к оплавленной стене зала, пытаясь не потерять сознания. В измочаленном теле, под мерный писк еще не вышедших из строя медсистем скафандра, плескались целые моря боли, заставляя бывалого космического волка скрипеть зубами. Больше от ощущения собственной никчемности – что он мог сделать в схватке двух, будь они трижды прокляты, богов? Разумеется, ни один из них не мог потягаться с Одноглазым или Лофтом, когда те еще были в мире, но… «Раньше, по крайней мере, человек мог выйти на противостояние с асом или ваном… Пусть с предсказуемым итогом: погребальный костер, тризна, или хотя бы неприличный жест того же Вотана, когда ты попадаешь в Вальхаллу, но мог ведь! Задери их всех йотун… – пират сплюнул, марая кровью осколки выбитого метастекла шлема. – А эти, м-мать Фрейя, сукины дети… Я даже не задел этот выкидыш Ангрбоды…»

Он перевел взгляд на размазанные фигуры, потонувшие в смешанном черно-фиолетовом сиянии, и связанные серебряной пуповиной, заставлявшей слезиться глаза, и вспоминать чью-то матерь. Черное свечение ослабевало. Или так просто казалось?

В другой оконечности некогда круглого, а теперь причудливо деформированного зала, смятая стена с шелестом рассыпалась в нечто, напоминающее песок. Воздух со свистом потек прочь, унося серые песчинки. Взвыли насосы жизнеобеспечения, пытаясь восполнить потерю…

«Разгерметизация… Вот же дерьмо! – Эрик неловко дернулся, отбрасывая своей механической рукой придавивший его кусок содранного со стены покрытия. – А я тут, как срущий еж – ни перестать, ни убежать…»

Он с трудом перекатился на живот, и, цепляясь своим новеньким протезом руки за стену, поднялся на ноги, помогая себе подвернувшейся под руку секирой. Штормило. Скафандр скрипел сервомоторами, и пытался зарастить стекло, что не улучшало видимости. Эрик откинул забрало, и всмотрелся в образовавшийся пролом. Оттуда, преодолевая напор ветра и завалы осыпавшихся стен, медленно выходил человек в темном обтягивающем гермокостюме, обычно надевавшимся под скафандр. Его движения напомнили Эрику шаги заблудившегося в пустыне путника – такое он видел однажды, когда судьба и боги занесли его, еще в «прошлой жизни», в знойные пески Аравии… плотная ткань одежды была местами порвана и обожжена, и испачкана в какой-то мерзости. Прикрывшись перчаткой от исходящего от призрачных фигур свечения, то и дело лениво вспыхивавшего, и всмотревшись в бледное искаженное лицо человека, пират выматерился:

– Йотунов хер Вотану в глотку! Не может быть… – и закашлялся, тяжело опираясь на искалеченную секиру. – Ты-то здесь, кха, откуда, Львеныш?