Корабль дураков; Избранное

Не стояла в стороне от жизни и бюргерская художественная литература. Во многом она еще была связана с традициями средних веков. Ученые-гуманисты, презиравшие все средневековое как варварское, предпочитали писать свои произведения на языке классического Рима. Зато литература на немецком языке была доступна широким читательским кругам. К ним она обращалась, с ними вела серьезный разговор. При этом через всю немецкую художественную литературу XV века проходит мысль о том, что мир нуждается в решительном обновлении, что в нем накопилось чрезмерно много пороков, что дальше так продолжаться не может. Писатели то и дело вздымают бич сатиры, стремясь выбить как можно больше пыли и грязи из немецкой жизни. Одна сатирико-дидактическая поэма следует за другой. Их наполняют образы многочисленных представителей самых различных профессий, сословий и нравственных состояний. Такие сатирико-дидактические поэмы, или «зерцала», были в то время весьма распространены. «Корабль дураков» непосредственно примыкает к ним.

Нельзя отрицать того, что во многом сатира Бранта достаточно старомодна. Вместе с тем она уже не принадлежит средним векам. При всей ее «готической» старомодности она все-таки гораздо ближе гуманистической сатире Эразма Роттердамского, чем таким сатирическим поэмам, как, например, анонимные «Сети дьявола» (1414-1418). Книга Бранта появилась на заре немецкого Ренессанса, когда повсюду в Германии зеленели обильные всходы гуманизма. И была она одним из наиболее самобытных созданий немецкой гуманистической литературы, произведением с ярко выраженным национальным колоритом. Брант не подражал ни античным поэтам, ни итальянцам. Он пошел по пути, которым шли до него многие немецкие поэты. Это помогло ему без труда найти общий язык с массой читателей. Немецкий читатель уже привык к тому, что сатирики и дидактики с высоты своей поэтической кафедры внимательно обозревали толпы недостойных, осмеивая их и бичуя. Однако в «Корабле дураков» было нечто существенно новое.

Дело в том, что сатирики позднего средневековья неизменно подходили к жизни с теологическим критерием, повсюду видя либо грех, достойный осуждения, либо благочестие, достойное похвалы. Так было, например, в анонимной поэме «Сети дьявола», в которой дьявол, этот «палач господень», улавливает в сети души грешников. В отличие от своих предшественников, Себастиан Брант подошел к жизни с иным, по существу гуманистическим, критерием. Все темное, уродливое, несправедливое он рассматривал как проявление человеческого неразумия. И он звал мир на суд нелицеприятного разума. Уже не грешники, а глупцы наполняют его сатиру. Поэт перестал быть церковным проповедником. Он превратился в обличителя человеческой глупости, которая, ведет мир по ложному пути и которая до тех пор будет процветать на земле, пока яркий свет разума не рассеет глубокого невежества и неразумия. Поэтому сатирик должен поставить перед людьми огромное зеркало, в котором все могут увидеть свое подлинное обличие. Дураки увидят себя без всяких прикрас и поймут, что они клевреты госпожи Глупости.

Так и поступает сам Себастиан Брант. Его книга — это обширное «зерцало» дураков. Поэт стремится собрать все известные ему виды «глупости». А чтобы избавить мир от шумной ватаги дураков, он погружает их на корабль, отъезжающий в страну Глупости — Глупландию.

Подобная концепция, не лишенная, разумеется, наивности, как и все просветительские концепции, в эпоху Возрождения встретила весьма сочувственный прием. На рубеже XV и XVI веков, в преддверии Реформации, книга Бранта была воспринята как большое событие литературной и общественной жизни. Среди ее почитателей мы встречаем таких выдающихся гуманистов, как Ульрих фон Гуттен и Эразм Роттердамский. В книге многие услышали призыв очистить страну от скверны нравственной и социальной.

Впрочем, положительные идеалы Бранта вовсе не отличались радикализмом. Его, например, смущало возраставшее религиозное вольномыслие. Приближавшаяся Реформация скорее пугала, чем привлекала его. Он хорошо понимал, что страна шла навстречу грозным событиям: «Кораблик св. Петра сильно качается, я боюсь, как бы он не пошел ко дну, волны с силой бьют в него, будет большая буря и много горя». Вполне в духе времени он представлял себе эту приближающуюся социальную бурю в зловещих образах Апокалипсиса. Ведь примерно в те же годы гениальный немецкий художник Альбрехт Дюрер обнародовал цикл своих знаменитых гравюр «Апокалипсис» (1498), наполненных гулом грядущих потрясений. «Время близится! Близится время!» — восклицает поэт, и ему уже кажется, что антихрист находится где-то совсем близко («Суд над антихристом»).