Корабль и другие истории

Во тьме ночной плывет Луна,
На алый Марс глядит она,
Ему и противостоит
В созвездье Рыб, в созвездье Рыб.
И белый лик и алый глаз
За сонмом сосен ищут лаз,
И Марс, багрян и одноок,
Не спустит взора с белых щек.
Сегодня, накануне нон, сегодня, на краю календ,
Меня томил смутнейший сон под одеялом до колен;
Под холодильничий шумок, под комариный мини-вой,
Под электричечный би-боп я провалился, сам не свой,
В какой-то зал, амфитеатр, еще пустой, где двое те
Сквозь монолог в тени тирад прогуливались в пустоте.

1-й

В сущности, он мог и не возвращаться.
Влачился бы, как там все влачатся.
Семь бед — один ответ.
Его туда отправили не добровольно?

2-й

                                                     Да нет,
Он мечтал пожить, как в древние времена.
Наша, как он говорил, дистиллированность ему вредна.
Или: стерилизованность ему скучна?
Не помню.

1-й

              Что же его так потянуло сюда?

2-й

Трудно сказать; может, ревизор наседал;
А может, алхимия этого самого века номер двадцать
Перестала, естественно, ему удаваться.
Или начала приедаться.
Потянула, как ты говоришь, наука; он до нее
                                                      сам не свой;
Вот и принесся опять в сороковой.

1-й

И теперь нам доисторические байки поет
Про «запретный плод»?

2-й

Нечто в этом духе; с ответами на
Вопросы у него неважно; а эта сторона,
Лирика, так сказать, — блеск!
Запретен, говорит он, запретен плод,
                                                    и проклят, кто его ест!
А потому, говорит он, запретен, что зелен
                                                    и не созрел.
И вековая оскомина у нас, ибо один из нас — ел
Ждать, говорит, видите ли, нам было лень.
Когда созреет этот плод, — век — эпоху —
                                                          день, —
И мы хватанули его из листвы, и рук не ожгло.
Не разверзалась твердь, ничего не произошло,
Зубами впились — кислятина! вырви-глаз!
И вековая оскомина не отпускает нас!
С древа познания, он говорит, мы оттяпали
                                                      свой «кандиль»,
То-то он стоил нам крови и слез, огрызок,
                                                      брошенный в быль!
С чудо-антоновки — ну и огонь! — антонову
                                                      вровень, да,
В нашей крови полыхнул на века, на эпохи,
                                                      на дни и года.
Да, говорит, отведал и я, вам этого не понять…
Может, не мне о том жалеть, но и не вам пенять…
Плату за будущее, говорит, кто вынес, а кто
                                                      и внес,
Да только ценнику грош цена и денежка
                                                      на износ…

1-й

А для чего он явился? зачем? может, за этой
                                                      ценой?
Ты говорил с ним?

2-й

Я с ним говорил, он не стал
                                           говорить со мной.
Я сказал ему: «Доктор Ф.! Времени мера темна;
Или там вы тот, или этот тут, но двумя быть —
                                                      ваша вина».
Я говорил ему: «Не вернуть будущего! Вековые
                                                                    рвы!»
Я сказал: «Это был ваш путь, но обратный
                                                      проделали вы».
Я сказал ему: «Доктор Ф.! Вы были —
                                                      один из тех,
Но теперь вы один из нас, как на грех,
                                                      не судите и нас за гнев!
Ну, разумеется, вы прошли сквозь слякоть
                                                      прошлого — но
Вы в светлое будущее принесли грязь,
                                                      которой тут быть не должно».

1-й

Ты от него научился вещать и возвышать слова
И в стиле двадцатого верещать, дабы красотами
возмещать
Недопонятое…

Что там должно было возмещаться,

Я не узнал; стало смещаться
Все помещение, перетекать,
Стены распахивать, двери смыкать.
Я и проснулся.