Я решила убить Кланета. Но я забыла, что битва Иштар и Нергала не окончена. И вот — богиня вселилась в меня, а Нергал принял облик Кланета! Опять, как и раньше, они продолжали борьбу, опять, как и раньше, невидимая преграда крепкой стеной стояла между черной и белой палубами.
И все же я была счастлива, ибо знала, что боги забыли о Зарпанит и Алузаре. Я поняла, что эти двое, нашедшие свободу в смерти, больше не являлись причиной их битв, что их смерть ничего не значила для Нергала и Гневной Иштар — ведь борьбу за корабль они могли продолжать.
Вот так мы плывем — и сражаемся, плывем — и сражаемся... Сколько уже времени, я не знаю. Должно быть, много-много лет прошло с тех пор, как мы предстали перед богами, и все же смотри — я так же молода и прекрасна! Так говорит мне зеркало, — вздохнула она.
Кентон молчал. Да, она была молода и прекрасна, а Урук и Вавилон стали пустыней за эти тысячи лет!
— Скажи, — голос Шаран прервал его размышления, — скажи мне, храм в Уруке все так же почитаем людьми? И гордится ли еще своим могуществом Вавилон?
Кентон не ответил. Он думал о том, что попал в какое-то странное место, где реальность сплетается с порождениями взбунтовавшегося разума.
А Шаран, прочтя в его взгляде тревогу, смотрела на Кентона с возрастающим сомнением. Вдруг она вскочила, и гнев задрожал в ее прекрасных глазах.
— Ты пришел, чтобы сказать мне что-то? — воскликнула она. — Говори — и быстрее!
Кем бы ни была Шаран — жертвой колдовских чар или игрой его воображения, — сказать он мог только одно — правду.
Кентон так и сделал. Он рассказал ей все, начиная с того, как в доме его оказался камень, он ничего не приукрасил даже в мелочах, чтобы ей все стало ясно. Она слушала, не сводя с него глаз, впитывая каждое его слово; удивление на ее лице сменилось недоверием, а потом ужасом и отчаянием.
— И даже точно неизвестно, где находился древний Урук, — закончил он. — Там, где был Дом Семи Богов, теперь пески, а Вавилон, могущественный Вавилон, сравнялся с землей много тысяч лет назад.
Шаран вскочила на ноги и набросилась на него, глаза ее сверкали, золотистые волосы разметались.
— Лжец! — закричала она. — Лжец! Теперь я поняла, кто ты: тебя послал Нергал!
В ее руке блеснул кинжал; заломив запястье, Кентон повалил девушку вниз.
Она перестала сопротивляться и, ослабевшая, лежала у него на руках.
— Урук — пыль! — простонала она. — Храм Иштар — пыль! Вавилон — пустыня! Ты сказал, что Саргон Аккадский мертв вот уже четыре тысячи лет. Четыре тысячи лет! — Она вздрогнула и вырвалась от него. — Но если это правда, то кто тогда я? — прошептала она побелевшими губами. — Кто я? Мне уже больше четырех тысяч лет, и я живу! Тогда кто я?
Шаран была в панике, глаза ее затуманились, пальцы судорожно вцепились в подушку. Кентон наклонился к ней, и она обвила его шею руками.
— Я — живая? — воскликнула она. — Я — человек? Я — женщина?
С мольбой она прижалась к нему нежными губами, благоухание ее волос поглотило его. Он чувствовал ее гибкое тело, призывное в своем отчаянии; он ощущал испуганное биение ее сердца. Между поцелуями она продолжала шептать:
— Разве я не женщина? Я не живая? Скажи мне, я не живая?
С каждым поцелуем желание все сильней охватывало Кентона, Шаран сдерживала этот огонь, и он ясно понял, что не любовь и не страсть двигали ею.
Страх был причиной ее ласк. Она испугалась, ужаснулась, заглянув в бездну глубиной в четыре тысячи лет, разделявшую их жизни. Прижимаясь к нему, она искала уверенности. Она прибегла к последнему средству — изначальному признанию в себе женщины, к уверенности в непреодолимых чарах своей женственности.
Нет, обжигая его губы поцелуями, она убеждала не его — себя.
Кентону было все равно. Он держал ее в объятьях и целовал.
Вдруг она вырвалась из его рук и вскочила на ноги.
— Так значит, я — женщина? — торжествующе воскликнула она. — Я — женщина, я — живая?
— Женщина, — прохрипел Кентон, протягивая к ней руки. — Живая! О Боже! Конечно!
Закрыв глаза, она глубоко вздохнула.
— Это правда, — произнесла она, — это — единственная правда из всего того, что ты сказал. Нет — молчи! — остановила она его. — Если я живая, значит все, что ты сказал мне, — ложь, потому что меня бы уже не было, если бы Вавилон обратился в пыль и прошло четыре тысячи лет с тех пор, как я впервые ступила на этот корабль. Лживый пес! — воскликнула она, и Кентон почувствовал на губах удар ее унизанной кольцами руки.
Кольца поранили его, но больше, чем сам удар, его поразила внезапность перемены, которая произошла в женщине. Шаран распахнула внутреннюю дверь каюты.
— Луарда! Атнал! Все сюда! — властно приказала она. — Связать этого пса! Свяжите, но не убивайте его.
В каюту вбежали семь девушек, вооруженных легкими копьями, короткие юбки прикрывали их бедра, а до талии они были обнажены. Девушки набросились на Кентона. Шаран тем временем подбежала к нему и вырвала у него из рук меч Набу.