Корабль Иштар

По-видимому, люди вызывали у него не больше чувств, чем его пробирки для опытов, а может быть, и еще меньше, подумалось мне. И в самом деле, люди представлялись ему чем-то вроде оживших пробирок, с вызывающими минутное любопытство различиями в их содержимом. И он не видел никаких причин, почему в качестве эксперимента их нельзя разбить, опустошить или заменить их содержимое. Он упомянул о нескольких жутких экспериментах с газами на кейф-рабах. Когда я выразил надежду, что опыты будут проводиться только на кейф-рабах, он не подтвердил этого.

Слушая его, я пришел к выводу, что из них двоих Сатана, по-видимому, гораздо гуманнее. Кохем непрерывно пил. Но под действием спиртного его выводы лишь приобретали еще более холодное и бесчеловечное наукообразие.

— В вас заложено слишком много сантиментов, Киркхем, — говорил он. — Может быть, вы думаете, что жизнь священна, — если пользоваться этим жаргоном — и ее нельзя отнять без крайней необходимости? Вздор! Она не более священна, чем свет, который я включаю и выключаю в моей настольной лампе, когда мне этого захочется. Не более, чем ферменты в моих пробирках, которые я выбрасываю, когда они мне больше не нужны. Когда это природа заботилась об индивидуумах? Если бы вы, Киркхем, нейтрализовали в себе слабость, вы могли бы стать великим человеком. Я мог бы помочь вам в этом, если бы вы, конечно, этого захотели.

Я обещал подумать.

В восемь тридцать появился Сатана. Я уже давно прикидывал, где я должен был с ним встретиться. Конзардине уступил ему свое место, и Сатана жестом предложил мне сесть по левую руку от него.

— За моего нового соратника, Джеймса Киркхема, — провозгласил он и поднял бокал.

Пили за меня стоя. Я заметил, что Ева демонстративно села, и точно так же, как будто она подтолкнула его к этому, поступил Сатана.

В восемь сорок пять, словно по сигналу, компания начала расходиться. Через несколько минут остались только Сатана, Кохем и я. Я очень удивился, обнаружив, что Конзардине тоже ушел. Слуги убрали со стола и исчезли по знаку Сатаны.

— Через три дня из Гавра отчалит корабль, — резко начал он, — под названием «Астарта». Тихоходное корыто. Он везет несколько вещей редчайшей красоты. Я считаю, что пришло время потребовать их себе. Там есть одна картина сэра Джошуа Рейнольдса и еще одна, написанная Ромни. А так же двенадцать кубков и кувшин, все из горного хрусталя, восхитительно выгравированные и изукрашенные неограненными крупными сапфирами и рубинами. Возможно, они были сделаны на древнем Крите для королевы Пасифаи. Во всяком случае, в незапамятные времена. Неведомый гений вложил в них свою душу. Они долго хранились в Кремле. Наконец коммунисты продали их. Еще там есть изумрудное ожерелье, на каждом изумруде выгравирована одна из «Метаморфоз» Овидия. В мире ничего подобного больше не существует.

Он помолчал и затем повернулся ко мне.

— Они должны стать моими, Джеймс Киркхем. Вы и Кохем достанете их для меня.

Я поклонился, ожидая дальнейших подробностей. Я заметил, что, как только вошел Сатана, Кохем совсем перестал пить. По нему было незаметно, что он уже много выпил. Он сидел молча, играя бокалом и не поднимая от него глаз, циничная улыбка блуждала на его полных губах. Я чувствовал, что он незаметно наблюдает за мной, как будто чего-то ожидая. Я решил, что он уже знает то, что Сатана собирается мне рассказать.

— Я выбрал вас старшим. Не только потому, что это задание может потребовать необыкновенной находчивости, но и потому, что здесь необходимо умение беспрекословно подчиняться приказам. Я сейчас специально подчеркиваю рискованность предприятия, чтобы вы обдумали это. Подробные инструкции вы получите перед отплытием.

Отплытие? Это значит покинуть Еву! Я беспокойно заерзал на месте. Думаю, беспокойство отразилось на моем лице. Во всяком случае, Сатана это заметил.

— Да, — сказал он, — захват драгоценностей должен произойти не на земле после прибытия «Астар-ты», а в открытом море. Вам придется заняться тем, что предубежденные люди называют пиратством, Джеймс Киркхем. Впрочем, это всего лишь романтическое название.

Он смотрел на меня, в его горящих глаза затаилась злоба.

— Итак, в вас есть романтическая струнка, — снова замурлыкал он. — Я восхищаюсь ею. Потому что она есть и у меня. Поэтому я немного завидую вашему рискованному предприятию.

— Я вам очень признателен за доверие, — улыбнулся я, уверенно встречая его испытующий взгляд. Однако ладони мои взмокли.