Корабль любви

Он пожал ей руку и повернулся и тут же увидел, что парень, затеявший весь этот скандал, вдруг замахнулся на Эймса, правда, тот успел вовремя прикрыться левой рукой. Оба принялись яростно валтузить друг друга, сопя, сталкиваясь коленками, – на том узком пространстве, которое оставила им быстро прибывающая толпа. Билла тут же кто-то сильно дернул за рукав, и он оказался лицом к лицу с Элом Фицпатриком. Вся палуба мгновенно пришла в волнение. Попытку Эббота разнять Эймса с его противником истолковали превратно, и через миг его тоже вовлекли в драку. Глухие удары перекликались с канонадой ударов других пар, сражающиеся оскальзывались на мокрой палубе, врезаясь в тех, кто не принимал участия в битве, и в разбегавшихся во все стороны визжащих девушек. Еще он увидел, как Эл Фицпатрик вдруг рухнул на палубу и так и лежал там, не шевелясь. Эббот услышал крики: «Директора! Где мистер Мак-Витти?», а потом и его противник тоже рухнул от мощного удара, хотя нанес его не он, и голос Билла произнес: «Живо в лодку!»

Затем несколько минут творилась полная неразбериха. Стараясь не попадаться Биллу, чьи кулаки, как молоты, свалили двух лучших драчунов, выпускники все же пытались разделаться с Хэмом и Элли, так что осажденная троица к поручням на корме продвигалась медленно, едва успевая поворачиваться то влево, то вправо.

– Держим мяч! – выпалил вдруг Билл. – Я буду Гарднер, а вы как Брэдли с Мэйаном[1] – классно!

Встревоженное лицо мистера Мак-Витти возникло над полем битвы, и его писклявый голос, поначалу неслышный, в конце концов сделался пронзительным, охладив пыл противников.

– Как вам не стыдно! А ну, Боб... Сесиль... Джордж Роберт. Довольно, кому говорю.

Схватка тут же прекратилась, и воюющие стороны, залитые лунным светом, тяжко дыша, с деланым безразличием уставились друг на друга.

Элли, засмеявшись, вынул пачку сигарет. Билл отвязал канат и прошел вперед по борту, чтобы подтянуть лодку к пароходу.

– Они утверждают, что вы обидели одну из девушек, – неуверенно сказал мистер Мак-Витти. – Так нехорошо поступать, мы ведь вас к себе в гости пригласили.

– Ерунда какая, – все еще тяжко дыша, отрезал Элли. – Что такого? Я сказал, что хотел бы укусить ее в шею...

– Как же так? Разве джентльмены такое говорят? – загорячился мистер Мак-Витти.

– Да хватит тебе, Элли! – крикнул Билл. – Всем до свидания! Извините, что такая свалка вышла.

Они один за другим перелезли через поручень к себе в лодку, тут же сделавшись только тенями из прошлого. Все девушки предусмотрительно повернулись к своим кавалерам, и ни одна не ответила им, ни одна не помахала на прощание.

– Жадные какие, – ехидно посетовал Элли.

– Хорошо бы у всех вас, леди, была одна шея, чтобы я всех сразу мог укусить. Обожаю дамские шейки – так бы и съел...

Из толпы на пароходе то тут, то там слышались слабые отклики на эту тираду, похожие на заглушенные пистолетные выстрелы.

– «Ах, прощайте, дамы», – запел Хэм, когда Билл оттолкнулся от борта, и продолжил:

Ах, прощайте, дамы,
Ах, прощайте, дамы —
Мы от вас уходим навсегда-а-а.

Пароход сквозь летнюю ночь уплывал вверх по реке, а лодка, которую настигла поднятая им волна, мягко покачивалась на широкой лунной дорожке.

II

В следующее воскресенье, после обеда, Билл Фротингтон прикатил из своего Труро в далекий, глухой поселок Уитли-Виллидж. Он тайком выбрался из дома, где было полно гостей по случаю свадьбы его сестры, и отправился на поиски того, что его мать назвала бы «интрижкой». Позади у него уже были исключительно успешные годы в Гарвардском университете и юность, проведенная несколько более аскетично, чем у остальных; грядущей осенью он должен был на всю жизнь осесть в недрах банковского дома «Рид, Хоппи энд Компани» в Бостоне. Зато лето было полностью в его распоряжении. Ну а если бы кто-то усомнился в чистоте его намерений в отношении Мей Пэрли, он бы яростно защищался – со всем пылом праведного гнева. Он ведь думал о ней уже целых пять дней. Она безумно влекла его, и он ловил эту влекущую прелесть жадным и дерзким взглядом.

Мей жила не в самой жуткой части поселка, на третьем этаже единственного здесь многоквартирного дома, сохранившегося с куда более благоприятных для ткацких фабрик Новой Англии времен, но времена эти миновали уже лет двадцать назад. Ее отец работал табельщиком, однако совсем не походил на человека «чистой» профессии; два ее брата были ткачами. Когда Билл вошел в запущенную квартирку, на него повеяло безысходностью и упадком. Таково было первое и единственно впечатление. Огромная, настоящая гора, чумазая мать встретила его и настороженно и почтительно, анемичные и вялые англосаксы, спавшие на кушетке после воскресного обеда, казались не более чем тенями на фоне обшарпанных стен. Но Мей была чиста и свежа. Дыхание нищеты не коснулось ее. Бледность и чистота ее юных щек, тонкое, детское еще тело, сиявшее из нового кисейного платья, полностью оправдали ожидания этого летнего дня.

– Куда потащишь мою детку? – с тревогой спросила миссис Пэрли.