Корабль неспасенных

Острая беспомощность, несправедливость захлестывали, превращали мысли в пропитанные отчаянием обрывки. Они закручивались воронкой злости, не давали успокоиться, мыслить здраво. Хотелось бить в ответ еще больнее, безжалостнее.

– А то, что ты мне сделаешь?! Я не твои суицидники, чтобы вести себя так, как ты привык. Как последний мудак!

– Это я мудак?! – взревел любовник.

– Мудак и есть, – выплюнула Женя, сжимаясь от ужаса и облегчения, невозможности сдержаться и вернуть это слово.

И он ударил наотмашь. Щека, шея полыхнули болью. Женя бы упала, если бы жесткий захват не сдавил плечо. Игорь удерживал на месте, не давал даже дернуться.

– Как ты посмела!

Второй рукой он схватил за горло, сжимая, посылая одну волну боли за другой. Злая, режущая синева глаз так близко, так страшно. Женя схватила будто стальную руку, пытаясь освободиться. Не выходит. Ни оттолкнуть, ни сбежать от бешеного взгляда.

– Перестань, – пискнула она, – не надо больше, пожалуйста.

Он зарычал ей куда-то в висок. Соскользнул с шеи, перехватил запястья и завел их назад. Заставил нагнуться к нему ближе, прижаться.

– Больше никогда, слышишь, никогда не смей называть меня такими словами, а то я не отвечаю за то, что случится.

Женя кожей ощущала жгучую, с усилием подавляемую ярость любовника. Сглотнула, не находя правильных слов, но не желая давать обещаний. Ложь сейчас ей не по силам.

– Ты зачем так делаешь, зачем пытаешься меня взбесить? – зашептал он в ухо мокро и жарко, не давая отстраниться. – Я же все для тебя сделаю. Что хочешь, только попроси. Я же люблю тебя, дура.

Все, что она захочет – для нее. И все, что сам захочет – с ней. Любовь такая. Женя мотнула головой, по-прежнему не решаясь возражать, произнести опасные мысли вслух. Уткнулась носом в его плечо. Почти инстинктивно. Так легче. Спокойнее. Можно отвести грозу. Игорь сразу отпустил запястья и нырнул руками под тенниску. Отправился гулять по спине. Разглаживая, надавливая, жадно лаская.

– Моя девочка, почему ты такая, почему с тобой так сложно. Я же знаю, что говорю, а ты…, но все равно.

Она вцепилась в его рубаху, судорожно сжала ткань в кулаки. Пуговичка отскочила в ее уже оголенный живот. Горячие губы гуляли по изгибу шеи, превращали тело в желе. Как и всегда. Невозможно вывернуться, удержаться от искушения. Толчки языка, нежные захваты, укусы и снова толчки. Тысячи светлячков заполняли и уносили сознание от реальности в блаженство. Когда так невесомо, жарко и хорошо, остальное теряет смысл.

Женя гнулась, разворачивалась, терлась о его грудь, вдыхала одуряющий запах одеколона. Похоть легко сжирала обиды, открывала захлопнутые двери.

– Умничка моя, отзывчивая, послушная…

Шептал что-то стыдное, сладкое. Играл пальцем с влажным огнем между ногами, и Женя раздвигала их шире. Срастись бы с этим кайфом, исчезнуть в нем. Пусть сделает, как захочет. Согнет, заглотит, воспользуется. Только бы скорее, сейчас.

Женя застонала, и Игорь подсадил ее на стол, сдергивая короткие шорты с трусиками, одним движением сбрасывая остатки завтрака на пол. Она откинулась назад, стараясь приподнять бедра. Не хватало опоры, ступня скользнула по ножке стола.

– Хочешь меня?

Любит спрашивать, и всегда признание, просьба заставляют полыхать от стыда и желания.

– Да-да, пожалуйста.

Он навис, раздвигая и приподнимая колени. Пятки почувствовали край стола, и Женя заерзала, устраиваясь, сползая чуть ниже, выгибаясь. Жесткая столешница под локтями, пальцы царапают шероховатую поверхность, соски мокнут под его языком. Щекотно, горячо, выставлено на показ. До безумия хорошо.

– Давай-ка, девочка, покажи, что умеешь.

Засунул три пальца в рот. Твердые, сладкие, с привкусом кофе. В один рывок он вошел. Облегчение, полнота, правильность, – вынесли остатки разума. И она полетела. Отдавать, принадлежать, растворяться, парить вне времени. Другое потеряло смысл и значение, исчезло. Она лишь часть и чувствует все. Здесь и за пределами, внутри и снаружи. В движениях, стонах, безжалостных шлепках, в жарко горящем лице – другого смысла не нужно. Ничего нет важнее этой боли и наслаждения. Она кричала, выгибалась на разрыв. Между ног пылала безжалостная топка.

– Еще, я сейчас…, Игорь, пожалуйста…

Слышал ли он ее? Когда зарычал, сдавливая грудь и вгрызаясь в губы, звезда внутри взорвалась. Пробила тысячей колких искр, и криком вынесла за границу чувств. Боже, как хорошо…

***

Игорь ушел. Извинялся за свой психоз, целовал тыльную сторону ладоней. Снова и снова. Говорил, что любимая девочка и самая сексуальная. Оставшись одна, она ходила от стены к стене, из комнаты в комнату. Хороший секс всегда дарил легкость телу и свежесть мыслям. И работалось после него прекрасно. Но сейчас тревога не отступала.

Умная квартира следила за метаниями: включала мягкую подсветку в прихожей и в зашторенной спальне, выдвигала ящички, стоило задержаться у встроенного комода, разворачивала кресло, чтобы удобнее сесть. Домашний уборщик что-то шоркал в ванной и гудела стиралка.