Корабль отплывает в полночь

Сделав это открытие, Жиль ощутил спиной дыхание труднообъяснимого ужаса. Как и во вторую ночь, ему захотелось наброситься на фигуру, чтобы убедиться в ее нематериальности… захотелось разбить стекло! Но чем это может повредить фигуре, находящейся в семидесяти футах от него? Разобьются ли точно так же все девять стеклянных поверхностей, которые отделяли его от фигуры из Зеркального мира?

Возможно, разобьются – и тогда черная фигура из Зеркального мира сможет подойти к нему… прямо сейчас.

В любом случае, если фигура под вуалью продолжит приближаться, она окажется рядом с ним пятью ночами позже.

Возможно, разбитое стекло просто покончит с пугающим и захватывающим феноменом, раз и навсегда сорвет планы черной фигуры. Но хочет ли Жиль этого?

Он все еще задавал себе этот вопрос, когда часы пробили в двенадцатый раз и Темная леди в пятом отражении пропала.

Остаток ночи он играл Чайковского, изучал шахматные партии Веры Менчик, Лизы Лейн и миссис Пятигорски, чтобы докопаться до скрытой в них глубины, – и вспоминал историю жизни и любви Жиля Нефандора. Как обнаружилось, женщин в его жизни было совсем немного, а тех, с кем он заводил серьезные отношения и кому мог сильно навредить – еще меньше. Всего полдюжины кандидаток, насколько он мог судить, удачно вышедших замуж или добившихся успеха в чем-то ином. Считая, разумеется, и бывшую жену, хотя она часто выражала недовольство им самим и его «увлечениями».

Жиль с горькой иронией заключил, что, романтизируя женщин в целом, он старался поскорей сбежать от каждой из них. Возможно, Темная леди – это женщина, символизирующая весь свой пол и явившаяся, чтобы отомстить ему за недостаток сердечности. Улыбка Жиля стала еще горше. Возможно, она заранее носила траур, – траур по нему.

«Ох уж эта людская одержимость чувством вины и возмездием! – подумал он. – Страх и, возможно, тайная жажда наказания. Как охотно мы верим, что кто-то ненавидит нас!»

Пока он копался в памяти, темное семя шевельнулось внутри несколько раз – будто он забыл о какой-то еще женщине. Но семя не желало выходить из места своего погребения до той самой поры, когда следующей ночью часы пробили двенадцать и фигура, теперь уже несомненно женская, пропала из четвертого отражения, а Жиль наконец произнес имя: «Нина Фасинера»[149].

И весь похороненный в памяти эпизод жизни – или почти весь, кроме ключевой сцены, – мгновенно вернулся к нему. После тигриного броска, какой обычно делают незначительные, давно забытые эпизоды и встречи: еще секунду назад их не существовало, а в следующий миг они вспоминаются с ошеломляющей внезапностью.

Это случилось всего десять лет назад, по меньшей мере за шесть лет до развода, и он лишь однажды встречался с мисс Фасинерой – высокой стройной женщиной с черными волосами, выразительным хищным лицом, глазами слегка навыкате и тонкими, подвижными губами, которые она то и дело облизывала кончиком языка. Голос ее был хрипловатым и резким, а фигура – несколько сухощавой, но все же довольно привлекательной. Двигалась она с нервной грацией пантеры, шурша тяжелым шелковым платьем.

Нина Фасинера заходила к Жилю в этот самый дом, якобы за советами насчет открытия школы игры на фортепьяно в отдаленном пригороде. Она представилась актрисой, но Жиль пришел к выводу, что у нее было не много работы в последние годы. Точно так же он догадался, что ей почти столько же лет, сколько и ему, что сверкающими черными волосами она обязана краске, упругой гладкостью белой кожи – подтягивающему крему и макияжу, а молодой энергией – волевым усилиям. Одним словом, она была подделкой (с зачаточными навыками игры на фортепьяно и театральным опытом в пределах двух сезонов в летнем театре или нескольких эпизодических ролей на Бродвее), но подделкой смелой и, вне всякого сомнения, эффектной.

Вскоре она дала понять, что больше интересуется самим Жилем, чем его советами, и готова – настороженная, опасливая, но при этом податливая – к любому развитию событий, от свидания за ланчем через неделю до немедленной близости, здесь и сейчас.

Он вспомнил свои ощущения в тот момент: словно некий дуэлянт легко, но резко хлестнул кожаной перчаткой по его щеке и губам. И да, она носила перчатки – темно-зеленые с желтой отделкой, такого же цвета, как платье.

Его решительно влекло к ней – странно, что он смог забыть напряженное волнение этого часа! – но Жиль только что помирился с женой, в десятый, кажется, раз, и к тому же неуемность, дерзость и почти нездоровое безрассудство Нины Фасинеры напугали или по крайней мере встревожили его. Помнится, он даже подумал, не принимает ли она наркотики.

Поэтому Жиль вежливо, но с крайней холодностью и бесконечным упорством отверг все ее притязания, которые под конец переросли почти в насмешки, так что пришлось выпроводить женщину за дверь.

А на следующий день он прочитал в газете о ее самоубийстве.