Корабль отстоя

Ветик сидела в третьем ряду у окна. Худющая отличница в очках. На переменах она почему-то оказывалась рядом со мной, при этом она все пыталась меня толкнуть, ущипнуть или, в крайнем случае, треснуть.

Как-то у нас дома на моем дне рождения она, раскачиваясь на перекладине, умудрилась ногами обнять меня за плечи. Моя мама сказала ей, что она сломает мне спину. Ветик стала пунцовой.

Через много лет я понял, что она просто была в меня влюблена, а пока учились, меня все тянуло её поколотить.

Это случилось на мое шестнадцатилетие. Все напились маминого коктейля. Моя мама сделала адскую смесь из ликера, вина, сока и ещё, и ещё чего-то. Целый тазик.

Мы справляли эти шестнадцатилетия одно за другим. Ходили друг к другу гурьбой. На столах обязательно присутствовал салат «Оливье». Тогда он только появился. Мы считали, что ничего вкуснее не бывает.

Ту перекладину нам давным-давно сделал отец: он просверлил в потолке дырки и вывел на чердак специальное крепление. На нем сидела перекладина. Она была сделана в виде трапеции: длинные направляющие уходили под потолок. Можно было подтянуться, перекинуть через нее ноги, а потом, втянувшись, усесться, как под куполом цирка.

Однажды я с нее упал. Причем головой вниз.

Укля

Укля появилась не сразу с начала учебного года, а месяца через два, потому что она отдыхала в «Артеке». Мама у нее работала вроде в профсоюзе, и ей дали путевку.

Как только она появилась, девчонки немедленно захотели организовать в нашем классе КВН и играть против мальчишек.

Мальчишки сначала демонстрировали полнейшее безразличие к этой ерунде, но потом идея овладела массами, и они разволновались.

Даже Муха переживал.

Шивилов тоже переживал, и остальные от него не отставали.

Так как все они отличались потрясающим косноязычием, то капитаном команды выбрали меня, а в помощь мне выделили Сидора. Наши с ним акции стремительно поползли вверх.

У девочек капитаном оказалась все та же Укля.

Но к ней мы с Сидором отнеслись с некоторым презрением – Укля уродилась маленького роста.

И ещё у неё был большой живот, и она была кривонога.

Мы посчитали, что тренироваться нам не надо – мы и так хороши и вылезем на одной только импровизации. То есть мы презирали противника, за что и поплатились – проиграли в пух.

Правда, дрались мы как львы, и импровизации было хоть отбавляй. Мы устраивали пантомиму, читали стихи, соревновались капитанами, составляли осенние букеты и прочее, прочее, прочее.

Проиграли.

Переживали все: Муха, Шивилов, остальные, ну и мы с Сидором.

В нашу сторону ни одного упрека – все видели, как мы из кожи вон лезли.

Из наших девочек Укля первой попала на супружеское ложе. Видимо, ей там все понравилось, потому что сразу после школы она долго убеждала меня в том, что замуж надо взять «кого-то из своих».

В седьмом классе у нее обнаружили солитера, потом его изгоняли, и все наши школяры бурно обсуждали и способ выгона, и его длину.

В десятом произошло падение авторитета Шивилова. Он рухнул без грохота, скорее, медленно осел.

Просто все выросли. Выросли мы с Сидором, а Муха стремительно ушел вниз. Теперь он нам был по плечо, а там и вовсе измельчал.

Он ушёл в девятом, не доучившись. Говорили, что ему надо было кормить семью. Я потом его встречал. Он мне радовался, я ему тоже, но говорить было не о чем.

Так что к десятому классу Шивилов остался без Мухи. Он ещё пробовал устраивать скандалы на уроках, особенно биологии, где учительницу Ольгу Валентиновну никто и в грош не ставил. Однажды он снял с себя ремень с бляхой, выскочил из-за стола и принялся размахивать им над головой.

Я тоже встал из-за стола и пошел на него.

У него в глазах было «лучше не подходи», но я подошел, а вращающийся ремень превратился в сплошной круг в сантиметре от моего лица.

Потом я просто поднырнул под него и прижал Шивилова к стенке. Я тогда уже был больше его и сильнее.

После окончания школы я сразу поступил в военно-морское училище, а Серега Шивилов где-то околачивался целый год, а потом тоже в него поступил.

Только я был химиком, а он – штурманом, и мы почти не встречались. Кроме того, он был на курс младше, а в военных училищах это почти как на вечность.

С младшим не разговаривают.

Аллочка

Ненависть к литературе у меня начала развиваться с третьего класса. К седьмому она окончательно окрепла. В седьмом появилась Аллочка.

Мы звали её «луч света в темном царстве». Ей было двадцать три, и у нее были потрясающие бедра.

И ещё у нее была талия, круглый животик, ручки – пухленькие, и такие же колени и ножки.

Лицо – носик, сияющие глаза, чувствительный рот. Я любил смотреть на её животик – от дыхания он так уютно колыхался – просто слюньки текли.

«Мы хотели её все», – наверное, так можно было бы написать, но это было бы неверно. Удовольствие при взгляде на нее у мальчишек, несомненно, присутствовало, но смущения было куда больше.

И ни одного грязного слова.

Никогда.

Наверное, мы её любили. Она все хотела, чтоб мы писали в сочинениях свои мысли. Не понимаю, какие при этом могут быть мысли.