Корабль-призрак

— Подготовить и передать в Три Кита распоряжение за моей подписью — через сорок восемь часов расширенное совещание. Присутствие всех руководителей направлений и заведующих секторами обязательно. Начальников лабораторий пригласить выборочно, на усмотрение Семаго — всех, кто хоть как-то связан с обсуждаемой темой. Тема совещания: «Перемещения во времени». Приоритет «четыре стрелы» — за оставшийся срок всем приглашённым отложить прочие работы, поднять материалы по делам, связанным с хроноаномалиями: спонтанные появления единичных экземпляров животных, считающихся давно вымершими; призраки и привидения давно умерших людей, не позволяющие классифицировать себя как стандартные галлофантомы… «Летучие Голландцы» — суда старинной постройки, время от времени наблюдаемые в океане…

Референт слушал, почти не записывая, лишь изредка чёркал в блокноте какую-то закорючку — но Юзеф знал, что его слова дойдут до Трёх Китов в точном и неизменном виде. И, скорее всего, шокируют учёных мужей — никогда ещё обер-инквизитор не ставил перед ними столь глобальную и столь неконкретную задачу: вычислить и проанализировать проявления того, что теоретически и существовать-то не может. Да ещё за сорок восемь часов.

Обер-инквизитор продолжал диктовать:

— Любые намёки на исследования, теоретические либо практические, связанные с хронопутешествиями — если таковые намёки имеются в наших архивах… Пациенты психушек, утверждающие, что они путешественники по временам… Технические артефакты, назначение которых так и осталось невыясненным…

Он подумал, что именно такие артефакты — в количестве аж четырнадцати штук — подплывают сейчас на пароме к городу Эсбьергу.

Дела минувших дней — II Москва, 29 мая 1941 года

Кинозал был крохотный, всего на десяток посадочных мест, — и тем не менее даже наполовину не заполнился зрителями. В невероятно мягких, невероятно удобных кожаных креслах сидели четверо. Вот уж никогда не пришло бы в голову Леониду Алексеевичу, что доведётся угодить на такой ночной сеанс в такой компании… Однако довелось.

На экране мелькали до боли знакомые ему кадры — съёмки оператора Струкова, сделанные в 1928 году. Леонид Алексеевич, закусив губу, вспоминал, как тринадцать лет назад Струков объяснял по возвращении в Ленинград: когда при спуске к Ванаваре лодка опрокинулась, большая часть плёнок невосстановимо пострадала от воды. Оператор тогда отводил взгляд в сторону, губы подрагивали, — явно был напуган до крайности. Леонид Алексеевич не понял причин испуга, вернее, понял совершенно превратно, — его взрывного характера многие побаивались. Дурак, дурак, дурак…

Кадры двадцать восьмого года тем временем сменились более свежими, причём сделанными с воздуха. Леонид Алексеевич теперь всматривался в экран с бо́льшим интересом. Результаты аэрофотосъёмки трёхлетней давности, проведённой при содействии академика Шмидта, Леонид Алексеевич видел. Не подозревал только, что самолёты были заодно оборудованы и кинокамерами.

Он, как сейчас выяснялось, вообще о многом не подозревал… Считал, что его многолетние усилия разбиваются о стену равнодушия потому лишь, что в стране, активно строящей социализм, никому не интересны камни, падающие с неба. И в самых бредовых фантазиях он не мог предположить, что пресловутая стена возведена преднамеренно — и поверх неё наблюдают за ним весьма внимательно. Наблюдают очень давно, вполне возможно — с 1921 года, с самой первой экспедиции в район Подкаменной Тунгуски…

Интересного в фильме оказалось мало — в основном лес. Тайга. Упавшие деревья, упавшие очень давно — многие ветви отвалились и сгнили, могучие стволы едва просматривались под молодой порослью. Лишь в самом центре гигантского пятна поваленного леса мёртвые, лишившиеся сучьев лиственницы и ели устремлялись к небу, словно огромные зубочистки, зачем-то воткнутые здесь рукой великана.

Интересного в фильме оказалось мало, но трое из четырёх зрителей всматривались в экран с неослабевающим вниманием. А вскоре заинтересовался и Леонид Алексеевич — этих съёмок он никогда не видел. Титры (кино было немым) сообщили: сейчас зрители увидят результаты экспериментов, проводимых на N-ском полигоне под Архангельском.

Леонид Алексеевич поначалу удивился: какое отношение имеет Архангельск к делу всей его жизни? — но быстро всё понял. На экране какие-то люди втыкали в землю палочки-хворостинки, затем над их посадками беззвучно (для зрителей — беззвучно) взорвалась динамитная шашка, подвешенная на тонком длинном тросе к чему-то невидимому. Кинокамера продемонстрировала результаты эксперимента, — результаты, даже отдалённо не напоминавшие поваленную в тысячах километрах от Архангельска тайгу.

Ещё один опыт, и ещё, и ещё… Титры бесстрастно сообщали высоту взрыва над землёй и мощность заряда. И та, и другая цифры постоянно росли. Причём, надо думать, далеко не все результаты попали на экран.