Корабль-призрак

«Смотри в оба, там на носу!» – «Есть! – отозвался другой голос. – Судно под штирбортом!» – «Хорошо, звони там в колокол!» – приказал голос в тумане, и мы все, кто только был на палубе, слышали колокола. «Тут должно быть судно, – сказал я своему помощнику, – ведь вы слышали колокол?» – «Слышал, – ответил помощник, – только это не обыкновенное судно». – «Слушай! – раздались снова слова команды из тумана. – Готовь на носу орудие!» – «Есть! Все готово! Открыть огонь!» – прозвучало приказание, и почти в тот же момент грянул выстрел, совсем близко, и раскатился как гром по воде, затем…

– Ну, и затем? – повторил капитан «Батавии» в напряженном ожидании.

– И затем, – продолжал рассказчик, – и туман, и все остальное исчезло разом, как по мановению магического жезла!

– Неужели это возможно?

– Нас здесь двадцать человек команды; из них любой подтвердит вам мои слова, – отвечал гость, – и старый патер в придачу: он все время стоял подле меня на палубе. Команда стала утверждать, что нам грозит какое-нибудь несчастье, и во время утренней вахты, осматривая трюм, мы нашли в нем около четырех футов воды; мы кинулись к насосам, качали без устали, но вода быстро прибывала, и мы пошли ко дну, как я вам говорил. Мой помощник утверждает, что этот корабль-призрак известен под именем «Летучего Голландца».

Филипп не сказал ни слова, но был весьма рад тому, что он слышал. Из этого он делал такой вывод, что если судно его отца встречается и другим судам так же, как и тому, где находился он, Филипп, и гибнут и те суда, где его нет, значит, его присутствие на судне не является исключительной причиной гибели судна и экипажа; значит, он, не более всякого другого ответственен в случившемся!

На другой день он завязал знакомство со старичком – португальским патером, который говорил по-голландски и на многих других языках так же свободно, как на своем родном. Это был почтенный старец лет шестидесяти, с длинной, седой бородой, кроткими манерами, весьма приятный в разговоре и в обхождении.

Когда Филипп стоял ночью на вахте, старик расхаживал с ним взад и вперед по мостику, и тут после долгой, сердечной беседы Филипп признался ему, что он католик.

– В самом деле? – сказал патер. – Это весьма редко встречается среди голландцев!

– Тем не менее это так, хотя здесь на судне никто этого не знает, не потому, что я стыжусь своей веры, а потому, что я не хотел возбуждать прений по этому вопросу!

– Вы осторожны, сын мой, это весьма разумно!

– Скажите мне, отец, здесь говорят о каком-то корабле-призраке, на котором будто бы не живые, не смертные люди! Видели вы это судно?

– Я видел то, что видели другие, – отвечал патер, – но насколько могу судить, все это показалось мне сверхъестественным. Я и раньше слыхал об этом корабле-призраке, предвещающим судам гибель и несчастие. Так случилось и с нами, хотя у нас на судне был человек, мера грехов и злодеяний которого до того была переполнена, что его присутствие среди нас было более чем достаточно, чтобы праведный Господь потопил наше судно.

– Вы говорите о том голландском президенте фактории, который утонул вместе с судном?!

– Да, но повесть о целом ряде его преступлений так длинна, что, если вы хотите, я завтра, во время вашей ночной вахты, расскажу ее, а теперь да будет с вами мир, сын мой, желаю вам спокойной ночи! – И старик ушел вниз.

Погода продолжала стоять прекрасная, и «Батавия» легла в дрейф под вечер, рассчитывая поутру войти в рейд Святой Елены.

Когда Филипп вышел наверх, чтобы встать на ночную вахту, он уже застал патера на палубе, ожидавшего его у сходни. На судне все было тихо; люди дремали между орудий, и Филипп с патером прошли на корму, где, присев на клетку с курами, старый священник начал:

– Вы, быть может, не знаете, что португальцы, хотя и стараются всеми силами закрепить за собой страну, открытую предприимчивым и отважным соотечественником их, обладание которой, я боюсь, стоило им немало преступлений, тем не менее никогда не забывали заботиться о том, что особенно дорого сердцу каждого доброго католика, именно о распространении святой католической веры среди идолопоклонников и дикарей. Уже святой Франциск посетил остров Ксимо и пробыл там два года, проповедуя веру Христову, а затем отправился в Китай, но волею Божией умер в пути. После его смерти, несмотря на жестокие гонения со стороны власти и жрецов, число обращенных увеличивалось с каждым годом на Японских островах.

Спустя некоторое время голландцы тоже основали поселение в Японии и, когда увидели, что японские христиане в окрестностях фактории предпочитали иметь дело только с португальцами, к которым они питали доверие, стали нашими заклятыми врагами. И вот, тот человек, о котором мы говорили, будучи в то время главой, то есть президентом, голландских факторий, решил в своей алчной погоне за богатствами восстановить императора той страны против христианской религии и этим путем разорить вконец португальцев и всех их сторонников. Таков был этот человек, утверждавший, что он принял реформатскую веру, как более чистую, чем наша.