– Я не делаю ничего дурного, отец мой, – ответила она совершенно спокойно, – но мне кажется неприличным, что вы позволили себе войти в спальную молодой женщины ночью в отсутствие ее супруга! Я могла быть в постели и, признаюсь, не ожидала с вашей стороны подобного вторжения!
– Ты не можешь предполагать ничего подобного, женщина! – сказал он мрачно. – Мой преклонный возраст и мое звание священника ограждают меня от подобных подозрений! – добавил он, все-таки, видимо, смущенный этим неожиданным упреком.
– Не всегда, отец мой, если верить тому, что рассказывают о старых монахах и священниках и что вы сами, вероятно, не раз слышали, – проговорила Амина, – и я снова спрашиваю: зачем вы пришли в такую пору в комнату беззащитной женщины?
– Потому что я был убежден, что эта молодая женщина предается греховному и преступному искусству колдовства!
– Колдовства? Что вы хотите сказать? Разве искусство врачебное греховно? Разве греховно приносить облегчение страждущим, заговаривать лихорадку, исцелять от горячки в этом ужасном климате, где от них страдает столько людей?!
– Все заговоры и колдовства преступны!
– Я сказала «заговоры» вместо «лечебные средства»; если знание целебной силы известных трав, которым обладала моя мать, греховно или преступно, если желание из участия к страждущим припомнить состав этих лечебных средств преступно, тогда и то, что я делаю, преступно, но не иначе.
– Я слышал, что ты призывала на помощь свою мать!
– Да, потому что ей хорошо был известен состав этого лекарства, а я не обладаю столь большими познаниями, как она! Так неужели это грех?
– Так ты желаешь найти состав лекарства? – спросил патер. – А я думал, что ты предаешься занятию, нечестивому и грешному, делу, проклятому церковью!
– Разве сожжение нескольких трав и корешков может быть нечестивым делом? Что ожидали вы увидеть здесь, отец мой? Взгляните вот на эту золу; смешав ее с маслом, можно изготовить мазь, которая при втирании в поры больного может дать ему облегчение. Что она может сделать еще? Неужели этот пепел или зола могут вызывать духов? – И Амина рассмеялась.
– Я поражен, – сказал патер, – но не убежден.
– Я также поражена, но не убеждена! – наивно отозвалась Амина. – Я не могу поверить, чтобы такой человек, как вы, действительно предполагал, что в сожжении трав и корней может заключаться нечто греховное, ни тому, что это было причиной вашего прихода сюда, в комнату одинокой женщины, в такой поздний час ночи. Во всяком случае, прошу вас, отец, оставить эту комнату: непристойно вам оставаться здесь. И если бы вы снова позволили себе такой поступок, вам пришлось бы покинуть этот дом! Я думала о вас лучше! Впредь я не буду оставаться одна ни днем, ни ночью!
Эти слова Амины были слишком жестоки. Старик, глубоко огорченный, тотчас же вышел из комнаты, шепча про себя в то время, как спускался по лестнице:
– Да простит тебе Бог твое ложное подозрение и твою обидную и жестокую несправедливость! Я пришел сюда только по той причине, на какую указал, и никакой другой мысли у меня не было, видит Бог!
– Да, я это знаю и уверена в этом! – прошептала про себя Амина, прислушиваясь к его словам, доносившимся до ее слуха. – Я знаю, но я должна избавиться от твоего неуместного, непрошеного общества! Я не хочу иметь шпиона в своем доме, соглядатая, вечно вмешивающегося во все мои действия и поступки. В благодарность за помощь в нужде, за кров и пищу, ты, безумный старик, вздумал шпионить за мной! Вот она, ваша благодарность!..
И, убрав курильницу и уничтожив все следы своих занятий, Амина отворила дверь своей спальни и позвала одну из своих служанок, приказав ей остаться и ночевать вместе с ней, так как патер позволил себе войти к ней и что она не может этого допустить.
– Святой отец?! Да неужели это возможно?! – воскликнула служанка.
Амина ничего не ответила, но легла в постель и заснула, а патер Матиас слышал все, беспокойно шагая взад и вперед по своей комнате; наутро он отправился к патеру Сейсену и сообщил ему о случившемся.
– Вы поступили необдуманно, – проговорил Сейсен, – нельзя было входить в комнату женщины в такое время ночи!
– Но я имел основание подозревать…
– Да… А она будет иметь также основания подозревать: она так молода и так прекрасна!
– О… клянусь Пресвятой Девой!..
– О, я вам безусловно верю, но все же если это станет известно, то будет скандалом для нашей религии!
И оно стало известным весьма скоро, так как служанка, которую призвала к себе в ту ночь Амина, не преминула упомянуть об этом обстоятельстве своим друзьям, а те – своим, и вскоре патер Матиас очутился в таком положении, что поспешил как можно скорее покинуть это местечко и возвратиться в Лиссабон, досадуя на себя и еще более на Амину за ее недостойное и несправедливое подозрение.
Глава XXI