Корабль-призрак

— Теперь они будут подстерегать вас у окна, — продолжала Амина, — возьмите другой карабин и спуститесь вниз, в коридор или в сени. Если они сорвали замок в дверях, то сумеют просунуть в дыру руку, и, пожалуй, им удастся сшибить засовы. Надеюсь, что это им не удастся, но нельзя быть уверенным; во всяком случае вам теперь следует быть там, в сенях; ведь они не рассчитывают увидеть вас там.

— Вы правы! — согласился Филипп, идя вниз.

— Но заметьте, вы не должны стрелять оттуда более одного раза! Если вы убьете еще одного, то их останется всего только двое, — и тогда они не смогут одновременно караулить окно и ворваться в дверь. Идите, а я заряжу ваш карабин!

Филипп осторожно спустился вниз без огня, подошел к двери и увидел, что один из негодяев, просунув руку в брешь, образовавшуюся в том месте, где был замок, старался отодвинуть верхний болт, до которого он с трудом мог дотянуться.

Филипп прицелился и готов был спустить курок и всадить весь свой заряд в негодяя, как вдруг за дверью грянул выстрел.

«Амина высунулась, верно, из окна и, быть может, ранена! — тотчас промелькнуло у него в голове, и, движимый чувством мщения, он выстрелил прямо под поднятую руку негодяя, затем побежал наверх посмотреть, что с Аминой.

Ее не было у окна; тогда он кинулся во внутреннюю комнату и застал ее преспокойно заряжающей карабин.

— Боже мой! Как вы напугали меня, Амина! Я думал, судя по их выстрелу, что вы показались в окне, и что они стреляли по вас.

— Нет, я этого не сделала! Но я подумала, что когда вы станете стрелять через дверь, то они ответят на ваш выстрел в том же направлении и могут вас ранить; поэтому я пошла к окну и высунула из него на палке старое платье отца, а они, подстерегавшие вас в окне, конечно, тотчас же выстрелили.

— Право, Амина, кто бы мог ожидать столько мужества и столько хладнокровной рассудительности от такой молодой и прекрасной девушки, как вы! — воскликнул Филипп в восхищении.

— А разве только старые и безобразные люди могут быть мужественны и рассудительны? — спросила она, улыбаясь.

— Я не это хотел сказать, Амина, но я теряю время, а должен бежать опять туда к двери. Дайте мне этот карабин и возьмите мой!

Филипп спустился вниз, чтобы произвести рекогносцировку и убедиться, в каком положении дело, но прежде чем он успел дойти до дверей, как услышал доносившийся издали голос мингера Путса.

Амина, тоже услыхавшая голос отца, в одну минуту очутилась подле молодого человека с заряженным пистолетом в каждой руке.

— Не бойтесь ничего, Амина; их теперь всего только двое! Ваш отец будет цел! — проговорил Филипп, поспешно отодвигая засовы.

Дверь распахнулась, и Филипп с карабином в руках стремительно выбежал на улицу: он застал мингера Путса лежащим на земле и над ним обоих негодяев, из которых один уже занес над ним нож, но в этот самый момент меткая пуля Филиппа пробила ему голову. Тогда последний негодяй схватился с Филиппом врукопашную, и между ними завязалась ожесточенная борьба. Но ей скоро был положен конец Аминой, которая, подойдя совсем близко к боровшимся, выстрелила в негодяя почти в упор.

Здесь мы должны предупредить читателя, что Путс, возвращаясь домой, еще издали услышал выстрелы; мысль о дочери и о деньгах придала ему крылья; он даже не подумал о том, что он — слабый, беззащитный и безоружный старик. И вот он, наконец, добежал и, обезумевший, растерявшийся, с криком кинулся вперед прямо на двух освирепевших разбойников, которые тотчас же повалили его и, конечно, отправили бы на тот свет, если бы Филипп вовремя не увидал его схватки с разбойниками и не подоспел на место происшествия как раз вовремя, чтобы спасти его от верной смерти.

Как только и последний разбойник упал, Филипп поспешил к мингеру Путсу, которого он поднял с земли и отнес на руках в дом, как малого ребенка. Старик все еще находился в полусознательном состоянии от перенесенного им испуга и возбуждения, но вскоре очнулся.

— Дочь моя! Где моя дочь? Где она? — воскликнул он.

— Я здесь, отец, и ничего со мной не случилось! — отозвалась Амина.

— Ах, дитя мое! Ты жива и невредима… да, да… теперь я вижу… а мои деньги? Где мои деньги?! — продолжал он и вскочил даже на ноги.

— И деньги целы, отец!

— Целы? Ты говоришь, что деньги все целы? Ты это знаешь наверное? Дай мне посмотреть…

— Смотри, видишь, сундук не тронут, никто не прикоснулся к ним, и все благодаря человеку, по отношению к которому ты поступил даже нехорошо!

— Кто? Кто это? О ком ты говоришь? Ах, да, теперь я вижу. Это Филипп Вандердеккен; он мне еще должен три гильдера с половиной да еще должен вернуть мне склянку… Так это он спас тебя и мои деньги? Да?

— Да, он это сделал, рискуя своей собственной жизнью!

— Ну, хорошо! Я готов простить ему весь его долг, да весь… но склянка ему не нужна, ее он должен мне вернуть. Дай мне воды, дитя!

Старик еще не сразу окончательно пришел в себя и успокоился.