Корабль-призрак

— Об этом я почти ничего не могу вас сказать! — ответил капитан. — Гамбрун в Персидском заливе будет, вероятно, первым местом, где должны встретиться все суда нашей флотилии; затем мы, вероятно, разделимся; некоторые пойдут прямо на Бантам на острове Яве, другие же суда получат предписание вести торговлю по проливам, скупать камфору, каучук, воск, а также золото и слоновую кость. Там, в случае, если нас отправят туда, вы должны быть очень осторожны с туземцами, мингер Вандердеккен: они свирепы и предательски хитры, а их изогнутые ножи или «крисы», как они называют их, смертельны сами по себе и зачастую еще отравлены. Мне приходилось выдерживать настоящие сражения в этих проливах и с португальцами, и с англичанами.

— Но ведь теперь у нас со всеми мир! — заметил Филипп.

— Да, да, сын мой, но это здесь, а как только мы очутимся по ту сторону мыса, то увидите, что мирные договоры на бумаге, подписанные здесь, дома, теряют значение; англичане теснят нас, преследуя по пятам, куда бы мы ни направились; приходится отгонять их от себя, отбрасывать, — и я думаю, что наша флотилия на этот раз недаром так велика, многочисленна и хорошо вооружена: очевидно, предвидятся столкновения.

— Сколько времени, думаете вы, может продлиться наше плавание?

— Это трудно сказать заранее… Думаю, года два, а может и больше; если же нас не задержат факторы и комиссионеры, как это, вероятно, должно случиться, или враждебные действия со стороны португальцев или англичан, то можно было бы вернуться и раньше.

«Два года, — подумал Филипп, — два года вдали от Амины!» — и он невольно вздохнул при мысли, что их разлука может быть вечной.

— Нет, сын мой, два года — небольшой срок, — сказал мингер Клутс, подметивший облачко печали на лице Филиппа. — Я раз пробыл в отсутствии пять лет, и мне не посчастливилось: я в этот раз ничего не привез домой, даже своего судна. Меня послали в Читтагон на восточном берегу большого Бенгальского залива; я простоял три месяца в устье реки: вожди силой удерживали меня; они не желали принять мои товары в обмен и не отпускали меня искать другой рынок для сбыта товаров. Мой порох был свезен на берег, и я не мог оказать им вооруженного сопротивления. Черви источили дно моего судна, и оно затонуло, стоя на якоре. Эти негодяи знали, что это должно было случиться, и верно рассчитали, что в таком положении мне придется отдать им мой товар по той цене, по какой они пожелают. Нас доставило домой другое зашедшее в эти воды судно. Между тем, если бы я тот раз не попался так жестоко, то не имел бы теперь надобности идти в море опять. На этот раз мой заработок будет очень невелик, потому что компания воспретила теперь нам всякую частную торговлю… Но вот он, наконец! — вдруг воскликнул капитан. — Смотрите, они подняли флаг на шлюпке; вот они отчалили… Мингер Хиллебрант, посмотрите, чтобы канониры держались наготове: пусть готовят салют.

— Что прикажете мне делать, капитан? Какие вы возлагаете на меня обязанности?

— В настоящее время вы еще ничем не можете быть полезны здесь, разве только в сильную бурю, когда каждая пара рук на службе нужна. Теперь вы должны присматриваться и учиться, но вы можете, например, красиво переписать наш судовой журнал, который ведется для отчетности компании, и вообще можете помогать мне во многом, когда преодолеете неприятную тошноту, которую испытывают все, впервые очутившиеся на судне в открытом море. В качестве лекарства против этой в высшей степени неприятной болезни я рекомендовал бы вам как можно туже стягивать себе желудок большим платком или шарфом и почаще прикладываться к моей фляге со шнапсом, которая будет во всякое время к вашим услугам. Однако надо заняться встречей этого уполномоченного компании. Мингер Хиллебрант, прикажите им стрелять!

Раздался салют; когда рассеялся дым пушечных выстрелов, шлюпка с волочившимся по воде длинным флагом пристала к трапу. Филипп разглядывал внешность суперкарга. Последний оставался в шлюпке до тех пор, пока несколько ящиков с клеймом и инициалами компании не были внесены на палубу, после чего вступил на нее и сам суперкарг.

Это был маленького роста господин, тощий, с крошечным сморщенным лицом, в трехугольной шляпе с плюмажем, обшитой широким золотым галуном, и в пышном, чрезвычайно густом парике, развевающиеся кудри которого спускались низко на плечи. Камзол на нем был из пунцового бархата, с широкими и пышными фалдами, а под ним виднелся белый атласный жилет, затканный пестрыми цветами и доходящий ему почти до колен. Брючки на нем были черные атласные, а на ногах кидались в глаза белые шелковые чулки, туго натянутые подвязками, которые под коленом были украшены золотыми пряжками. Такие же пряжки украшали и его башмаки на высоких каблуках. Тонкие кружевные брыжи у кистей рук и высокая трость с большим серебряным набалдашником дополняли наряд мингера Якоба Янца Ван-Строома, суперкарга высоко чтимой Ост-Индской компании, назначенного ею на судно «Тер-Шиллинг».