Корабль-призрак

Как же использовала инквизиция этот вид обвинения? Католика, происходившего родом из такой несчастной семьи, вызывали в суд и арестовывали. При этом он должен был указать свое состояние. Он послушно делал это, убежденный в своей невиновности и в надежде, что его скоро выпустят. Но едва показания становились достоянием инквизиции, его бросали в темницу, а имущество распродавалось, превращаясь в деньги, которые к нему никогда уже не возвращались. По истечении нескольких месяцев заточения обвиняемого приводили в зал суда и спрашивали, знает ли он, за что его держат в заключении. Затем советовали серьезно подумать и ничего не скрывать, давая тем самым понять, что только так он может снова обрести свободу, но пленник упорно настаивал на своей неосведомленности. Так повторялось бесчисленное множество раз. Приближалось время аутодафе, то есть публичной казни тех, кто был признан инквизицией виновным. Аутодафе проводилось раз в два-три года. Прокуратор предъявлял обвинение в иудействе, которое подтверждали семь свидетелей. Судьи снова уговаривали узника признать себя виновным, но тот продолжал утверждать, что невиновен. Несмотря на это, все равно выносился приговор: «Виновен! Хотя и не сознался!» — что означало сожжение заживо на костре в ближайший праздник. Приговор постоянно напоминался осужденному до самого дня казни. Напуганный страшным приговором и получивший заверения, что не умрет, если сознается, несчастный наконец сознавался, полагая, что спасся. Но он ничего не добился своим признанием, а лишь ухудшил свое положение.

— Ты сознаешься, взваливая на себя грех иудейства, — говорил старший судья. — Но ведь запрещенные обряды нельзя осуществить в одиночку и поэтому назови своих сообщников, если не хочешь умереть!

Таким образом несчастный, обвиняя себя, не выигрывал ничего, но чтобы спасти свою жизнь, должен был донести на ближних. А кто мог быть ими? Чаще всего это были братья, сестры, жена, дети, поскольку только им можно доверять.

Признавал ли обвиняемый свою вину, умирал ли, отстаивая свою невиновность, его состояние все равно переходило во владение инквизиции. Между тем признание обвиняемого играло для святого суда немаловажную роль, поскольку позднее оно зачитывалось публично, чтобы убедить людей, с какой, мол, беспристрастностью и справедливостью действует святой суд.

В Гоа обвинения в колдовстве и магии предъявлялись чаще, чем в других местах. Причиной этого было то, что индусы, как и рабы в других регионах, часто принимали крещение, чтобы понравиться своим хозяевам, и такой переход в новую веру, соседствуя с их обычаями и обрядами, нередко приводил их на костер.

Глава тридцать седьмая

Амина провела в темнице несколько часов, когда к ней вошли два тюремщика и, ничего не говоря, отрезали ее длинные шелковистые волосы. Супруга Филиппа Вандердекена лишь презрительно скривила губы. Закончив это гнусное дело, тюремщики ушли.

На следующий день они снова пришли и приказали Амине босиком следовать за ними. Амина молча смотрела на них и не двигалась. Тогда один из пришедших сказал:

— Если вы отказываетесь, мы будем вынуждены принудить вас.

Амина подчинилась приказу, и ее отвели в судебный зал, где она предстала перед главным судьей.

Напротив входа на стене висело большое деревянное распятие. Посреди зала на небольшом возвышении стоял под балдахином длинный стол, накрытый голубым покрывалом с золотой каймой.

Пристально взглянув на пленницу, секретарь начал задавать вопросы:

— Как вас зовут?

— Амина Вандердекен.

— Из какой вы страны?

— Мой муж голландец, а я родом из Азии.

— Кто ваш муж?

— Капитан Голландской Ост-Индской Компании.

— Как вы попали сюда?

— Корабль затонул, и мы потеряли друг друга.

— Вас знает здесь кто-нибудь?

— Священник Матео.

— Каким состоянием вы обладаете?

— Никаким. Все, что у нас есть, принадлежит мужу.

— Где находятся вещи, которые принадлежат вам?

— У патера Матео.

— Вам известно, почему вы находитесь здесь?

— Откуда я знаю? — уклончиво отвечала Амина. — Скажите мне, в чем же меня обвиняют?

— Вы сами должны знать, что несправедливого вы совершили. Для вас будет лучше, если вы сознаетесь в том, в чем вас обвиняет ваша совесть.

— Моя совесть ни в чем неправедном меня не обвиняет.

— Так вы не хотите сознаваться?

— Если вы не можете ни в чем меня обвинить, мне самой не в чем сознаваться.

— Вы говорите, что родились в Азии. Вы христианка?

— Я отвергаю христианскую веру.

— Вы замужем за католиком?

— Да, за настоящим католиком.

— Кто венчал вас?

— Священник Сайзен, католический священник.

— Вы вступили в общину христиан? Как же тот священник решился обвенчать вас до крещения?

— Мне кажется, надо мной совершали какой-то обряд, который я стерпела.

— Значит, вы были крещены?

— Мне кажется, что они так называли тот обряд.

— А теперь вы утверждаете, что не признаете христианскую веру?

— Да, с тех пор, как познакомилась с теми, кто ее проповедует. К началу моего замужества я была склонна принять христианство.

— Каков размер вашего состояния, которое находится у патера Матео?

— Несколько сот долларов. Патер знает точно.