Корабль спасения. Найти себя в Церкви

Теперь несколько времени я буду счастлив, потому что правильная мысль пошла в глубину и, как песок в якорь, зарылась на дне сердца. Теперь еще я думаю, что для того, чтобы быть несчастным, нужно помнить о смерти, но не иметь веры в ее победителя по имени Иисус. Для счастья же, напротив, не стоит бояться мыслей о смерти и о том, что всё кажущееся незыблемым улетит пылью по ветру. Стоит только надеяться на милость Христа, помнить Его крестную муку и Его Престол славы за гробом.

«Христос столько доброго сделал мне в этой сумрачной жизни. Чего ради, если я не откажусь от Него, Он откажет мне в милости в ином и лучшем мире? Творящий малое почему и здесь не сотворит великое, если Он уже дал мне веру? А что есть вера, как не ключ от дверей, за которыми милость?» Это текст предыдущей шифровки, которой я утешался не так давно и теперь привел ее на память. Спаситель мой чужд зависти и жадности. Залог Его щедрости – все дары, которые были до сих пор.

Но если я заговорю об этом с кем-то, а собеседник спросит в ответ: «А что такого сделал мне Христос?», – то нужно будет прекратить разговор. Всякий человек, с уст которого слетает или в сердце которого шевелится вопрос: «Что сделал мне Христос?», идет в сторону, противоположную счастью. В эту сторону не надо ходить. Там будет плач и скрежет зубов.

Счастье может стоять перед человеком на расстоянии вытянутой руки или брошенного тяжелого камня. То есть очень близко. А рядом на том же расстоянии, скорее всего, стоит человек, нуждающийся в нашей помощи. Если мы рванемся с ускорением в сторону счастья, оно отойдет от нас с нашей же скоростью на прежнее расстояние. Но если обратимся к ближнему с радушием, оно само приблизится и окутает нас. «Забывай себя и найдешь покой», – говорит мне сердце. Я согласно киваю сердцу, но хмурюсь, потому что знаю, как плохо у меня это получается.

Посреди земли сухой под стоящим в зените солнцем, пекущим затылок, я – беглец из Египта и странник в землю, текущую молоком и медом, сижу и в который раз думаю о счастье. И о чем еще думать человеку? Одна мысль сегодня пришла ко мне, другая из прежних вспомнилась. Это всё на сегодня. У грешника не бывает много хороших мыслей. Их мало, и сами они малы, словно капля в том самом море, в глубину которого якорем вошла и опустилась память о Сотворившем большое и малое.

9 февраля 2015 г.

Средневековый человек

«Я смешной человек» или «я – человек из подполья» – так зачастую высказывался о себе герой Достоевского, представляясь читателю. Заставляя своего героя говорить о вещах скрытых, но важных, Достоевский обращался его языком к тому читающему обывателю, который никак не считал себя «смешным» или же сидящим в подполе. Читающий Достоевского человек в личной самооценке, скорее всего, был серьезен и солиден. И сидел он за столом в гостиной или в присутственном месте среди важных бумаг, а не в подвале. Но, вчитываясь в плотный предлагаемый текст, он должен был на некоем этапе с удивлением найти между собою – солидным человеком – и человеком из подполья родственные черты. Он должен был понять, что и он тоже – «смешной человек», хотя на пальце у него перстень, крахмальный воротничок сдавливает двойной его подбородок, а за столом ему прислуживает горничная. И пусть он даже студент, мечтающий о всемирном счастье; пусть он банкир, грезящий о собирании всех богатств себе подмышку, он всё равно должен был почувствовать: «я смешной человек».

А я вот средневековый человек. Как вам такая фраза? Находите ли вы родство с ней?

Вы, у которых в кармане iPhone, на столе компьютер, а во дворе – японский автомобиль? «Нет, – скажет Некто. – Я человек модерна и даже постмодерна». «Почему бы и нет? – возразит Иной. – Одно другому не мешает». Со вторым я согласен. Одно другому не мешает, господа. Не мешала же Королеву, отправлявшему ракеты с людьми на орбиту, маленькая монетка, которую он неизменно на запусках зажимал в кулаке и которая (как он верил) приносит счастье. Цивилизованные в электрическом свете, мы можем быть вполне доисторическими в ночной тьме. Но я не за бессознательное дикарство. Я за сознательный мир внутреннего человека. И в полной тьме, и в свете лампочки Эдисона можно сознательно носить в себе смыслы, чуждые эпохе за окном. Не модернистские и не постмодернистские смыслы. «Империя», «Средние века», «Страшный суд» – это ведь не пугалки и не ругательства. И если отшелушить ложные ассоциации от простых понятий, то мы, даст Бог, найдем вкус в оболганных именах и близость к немодным «трендам». Сейчас попробуем расшифровать «средневековый» термин.

Небеса для меня не мертвы. Оны живы и дышат. Они внемлют голосам, раздающимся с земли. Оттуда – с Небес – приходит заслуженная кара и щедрое благословение. Самолеты, летающие по небесам, на дело не влияют, поскольку летают вовсе не по тем небесам, откуда приходят кары и благословения.