Корабль судьбы. Том 2

Вот капитан Рыжик подал знак, и корабельный юнга тотчас засуетился и забегал, накрывая на стол. Белоснежная скатерть, увесистый фарфор, сверкающий хрусталь составляли разительный контраст с сугубо простой пищей. Эта самая пища, насколько Малта успела понять, на всех кораблях была примерно одинаковой. Уж если хлеб, то скорее всего галеты или сухари, если мясо, то солонина, а если овощи — так корнеплоды. Но здесь, на «Пеструшке», Малта по крайней мере кормилась не объедками. И ела не абы как, а за столом, пользуясь столовым прибором. И даже пила вино — превосходное (в отличие от пищи) вино, добычу пиратов с калсидийского корабля.

А еще за столом происходила беседа. Ее темы далеко не всегда были возвышенными, но люди, окружавшие Малту, по крайней мере умели говорить и внятно выражать свои мысли — опять-таки благодаря своему прежнему ремеслу, и рабство, ни пиратская стезя не вытравили из бывших актеров ума и желания щегольнуть. Теперь у них не было театра, но что с того? Стол в капитанской каюте заменил им сцену, а зрителей — Малта. И они состязались друг с дружкой, заставляя ее то смеяться, то потрясенно ахать. Блестящая речь, изысканные манеры — все было при них. Если не знать, что к чему, вряд ли заподозришь, что те же самые люди, умевшие так остроумно шутить и ловко жонглировать словами, одновременно являлись кровожадными пиратами, вполне способными начисто перерезать всю команду на захваченном корабле. Малте, однако, довелось видеть их в деле. И потому, сидя с ними за столом, в душе она чувствовала себя канатоходцем под куполом цирка. Один неверный шаг… Да, с нею они вели себя как гостеприимные хозяева с дорогой гостьей, но Малта ни на миг не забывала, что на самом деле является их пленницей. И кто вообще мог предполагать, где и при каких обстоятельствах сослужит службу умение вести себя, привитое ей как дочери торговцев из старинной семьи? Артисты, ставшие морскими разбойниками, блистали бритвенно-острыми замечаниями, обсуждая то образ сына вдовы в комедиях Ридойефа, то дивные тонкости поэтического языка Сальдона (ах, если бы он был хоть вполовину так же хорош как драматург!), но Малта, кивая и восхищаясь, все время ждала возможности направить беседу в более полезное русло и вызнать хоть что-нибудь нужное.

Случай подвернулся под самый конец трапезы. Люди уже вставали из-за стола, когда к Малте повернулся сам капитан.

— Итак, — сказал он, — его величество государь сатрап Касго снова не снизошел до нашего общества?

Малта тронула губы пальцем и помедлила, прежде чем ответить.

— Боюсь, капитан, государь скверно себя чувствует, — проговорила она. — К сожалению, дворцовое воспитание не вполне подготовило его к тяготам морских путешествий.

— Равно как и вообще к каким-либо тяготам. Скажи лучше, что мы для него — неподходящие сотрапезники!

— Его здоровье весьма деликатно, а условия, в которых он оказался, угнетают его, — ответила Малта. Говоря о сатрапе, она всячески избегала осуждающих слов, ведь, прояви она непочтительность, ее тотчас перестали бы считать его верной — и потому, возможно, ценной — прислужницей. Она слегка прокашлялась: — Сегодня его величество снова спрашивал, нельзя ли раздобыть курительных зелий. Он полагает, что тем самым избавился бы от морской болезни.

— Фи! — был ответ. — Ни от чего они, эти травки, не избавляют. Накурившийся просто дуреет до такой степени, что уже не замечает ни качки, ни дурноты. И я уже говорил тебе, что у нас на борту зелья строго запрещены. В свое время наша труппа оказалась на невольничьем рынке именно из-за того, что влезла в долги, слишком увлекшись куревом и тому подобными удовольствиями!

— Я все объяснила ему, господин мой. Боюсь, однако, он мне не поверил.

— Ему до такой степени охота курить, что он даже представить не может, как другие люди без этого обходятся, — фыркнул капитан. И тоже прокашлялся, переменив тон: — Завтра я непременно желал бы видеть его за этим столом. Мы хотели бы, как полагается людям воспитанным и благородным, обсудить с ним условия его выкупа. Так что будь добра, хоть лаской, хоть таской — а завтра его сюда приведи!

— Сделаю все, что смогу, — честно пообещала Малта. — Боюсь только, мне не удастся его убедить, что это как-то повлияет на условия его содержания. Быть может, ты позволишь мне исполнять роль посредницы и выскажешь свои требования сперва мне, а я ему передам? Видишь ли, я уже привыкла к его живости при беседе.