Корабли атакуют с полей

Узким проулком он спустился на берег. По спокойной воде реки медленно плыли большие поля ледяной шуги. Они с шуршанием наползали на берег, оставляя на влажном песке блестящие льдинки. «Несколько дней такой погоды и река встанет, — подумал моряк. — Красная флотилия уйдёт зимовать на свою базу, в Нижний Новгород, а враги опять устремятся к Волге».

На окраине посёлка он поднялся на высокий берег. Дальше расстилались пашни, за ними редкой щетиной курчавились кусты, а по горизонту зубчатой стеной темнел лес.

Когда он вернулся домой, в избе собралось много людей. Из соседних домов пришли женщины и мальчишки.

— Мы тебя ждём, дядя Ян, — сказал Родион, гордый своим знакомством с моряком. — Эва сколько народу собралось! Они, вишь, не верят, что ты с баржи спасся. Слышали, что беляки всех там перестреляли. Как взаправду-то было?!

— Много народу они убили, это верно. Вначале было человек семьсот, а когда в Сарапуле подсчитали, оказалось всего четыреста тридцать два. Вот и считайте!! А вот как я остался жив, это удивительно!

— Неужто пожалели? — удивилась Анна. — А мне рассказывали, что флотских они расстреливают сразу, без всякого допроса.

— Так и было, — подтвердил моряк. — Мне просто подвезло, а кроме того, беляки маленько просчитались. Сразу не застрелили, решили помучить. Но я лучше расскажу, как было дело.

Рассказ моряка

Это случилось под Сарапулом. Мне и теперь не понятно, как это я в бою отбился от своих. Когда беляков вышибли из окопов, они побежали к городу. Мы за ними. На окраинах бой вновь разгорелся, — к ним, наверно, подошло подкрепление. Пришлось понемногу отступать. Стемнело, и я потерял своих — не знал, где наши, а где враги. Кругом стрельба, рвутся гранаты, тарахтят пулемёты, ничегошеньки не разобрать! Как назло, патроны кончились. Схватил винтовку за ствол и действую, как дубиной. Беляки палят, а мне ничего! Размахиваю винтом, помаленьку отступаю.

Вдруг сзади... хлоп! Я упал, словно и не жил никогда! Сколько времени пролежал, не знаю, очнулся от удара. Кто-то здорово пнул ногой в бок и закричал: «Вставай, чёрт, а то зараз в Могилёв отправлю!»

Открыл глаза, вижу — беляк склонился надо мной и в зубы наганом тычет. «Встанешь или нет, зараза?! Считаю до двух!»

Вовсе не хотелось вставать, пусть, думаю, стреляет, гад! Однако кое-как встал. Голова словно чужая, до шеи не дотронешься — болит и в чём-то липком. Провёл рукой — кровь!

Как дошёл тогда до подвала, где сидели наши пленные, не помню. Потом всех на баржу перегнали, мне товарищи помогли дойти. А на другой день потащили нашу баржу вверх по реке. Дошли до какого-то большого селения и поставили баржу на якорь прямо посередине реки.

Через несколько дней состоялся суд. На палубе баржи поставили стол, накрыли красным сукном, за стол сели офицеры. В середине главный судья, полковник, здоровый такой, мордастый!

Приводили на допрос по одному. Дошла очередь до меня.

— Фамилия, имя, отчество? — спрашивает полковник.

— Бредис, Ян Янович, — отвечаю.

— Чухна?

— Никак нет, латыш, — спокойно говорю я.

— Один чёрт! — буркнул судья. — Большевик?

— Никак нет, не большевик.

— Сочувствующий?

— Никак нет, не сочувствующий, — отвечаю я.

— Так какого ж чёрта воюешь против нас? — рассвирепел полковник. — Кто ж ты тогда?!

— Я гражданин Российской республики, а воюю, чтобы всех вас, гадов, уничтожить, кровопийцев проклятых! Понятно тебе, жирный боров?!

Вот тут, гражданочки, начался аврал! Офицеры вскочили — и за оружие! Полковник покраснел как рак, выхватил наган и в меня прицелился. А мне терять нечего, всё равно конец! Стряхнул с себя конвойных и как заору:

— Стреляй в меня, гад ползучий, стреляй! Всё равно всех не перестреляешь, правда наша будет!

Не думал, что после такого жив останусь! Полковник кивнул, меня схватили — и обратно в трюм. Посадили в отдельную конуру. Два дня ничего не давали, ни хлеба, ни воды. На третий день принесли селёдку. Удивился я; с чего, думаю, такая честь?! Съел селёдку, прошу у конвойного воды. А он, гад, ухмыльнулся и говорит: «Воды за бортом сколько хочешь. Придёт время, напьёшься!» Вот ведь собака какая, так и не дал воды! А пить хотелось ужасно! Ночью спать не мог: чуть задремлешь маленько, вода снится — и пьёшь, пьёшь её без конца. Проснёшься, а во рту словно кошки ночевали! Через день опять дали селёдку. Что оставалось делать — съел! Вскоре приходит конвойный. «Идём, — говорит, — наверх, ребята хотят с тобой познакомиться». Ну, думаю, конец, расстреляют! Шёл, так попрощался с товарищами, поднялся на палубу.

Вижу, конвойные сидят на настиле трюма, винтовки держат наизготовку. Как будто расстреливать меня не торопятся.

А день солнечный, ясный... Посмотрел вокруг. Река спокойно течёт, и вода так ласково струится вдоль борта. «Эх, напиться бы, думаю, а потом и помирать можно! Рискнуть, что ли, прыгнуть?»

Вдруг конвойный, словно мои мысли прочёл, тихо шепнул:

— Не прыгай, матрос! Они только этого и ждут, уж сколько людей так побили. Терпи, будет вода!