Корабли идут в Берлин

Успех боя зависел не только от тех, кто стрелял. Многое решало искусство рулевых. От их умения маневрировать зависела точность стрельбы и сохранность корабля от огня противника.

Действовать рулевому нелегко. Много ли разглядишь через узкую смотровую щель боевой рубки? А видеть надо все: путь впереди, положение других кораблей, направление вражеского огня, от которого нужно уметь вовремя уклониться. Расторопным и смелым должен быть рулевой.

Таким был в этом бою командир отделения рулевых коммунист Зайцев. Броня рубки гудела под ударами осколков и пуль, но чтобы лучше видеть, он открыл смотровую щель и умело направлял катер по заданному курсу, обеспечивая корабельным артиллеристам и пулеметчикам наилучшие условия для ведения огня.

Наши части выбили гитлеровцев с их позиций и отбросили в степь.

После боя радист флагманского корабля принял радиограмму, адресованную командиру северной группы речных кораблей капитан-лейтенанту Лысенко: «Моряки в сегодняшнем бою не только оказали нам большую помощь, — передавало командование армейских частей, — но и своим личным примером бесстрашия воодушевили наших бойцов на дерзкий штурм немецких гарнизонов в селениях Рынок, Латашанка. Желаем вам, дорогие товарищи, дальнейших успехов».

В час, когда за правый берег, затянутый дымом сражения, опускается солнце и над Волгой повисают вечерние сумерки, оживают тенистые берега Ахтубы, вливающейся в Волгу напротив северной части города. Сюда, в Ахтубу, сходятся бронекатера — пополнить горючее и боезапас, исправить повреждения.

Капитан-лейтенант Лысенко сидит на откинутой койке в своей тесной, похожей на ящик, каюте и при свете аккумуляторной лампы что-то сосредоточенно подсчитывает на листке бумаги. По крутому железному трапу в каюту спускается политрук Семенов. С капитан-лейтенантом они живут вместе, койка политрука расположена над койкой командира. Но редко бывают заняты эти койки. По ночам и командира, и политрука чаще всего можно видеть в рубке флагмана или на каком-либо корабле, идущем на выполнение боевого задания. Но сегодня пока приказа на выход нет. Пользуясь передышкой, политрук побывал на катерах, потолковал с матросами.

— Ну, как там народ? — отрывается Лысенко от своих расчетов.

— Обижается.

— На что же?

— У пехоты, говорят, в долгу остаются. На берегу день и ночь война идет. Часа нет передышки. А мы все больше издали постреливаем. Я уж разъяснял: у каждого свое дело. Так нет, есть горячие головы, хотят вплотную с врагом встречаться.

— Ничего, потерпят. Хватит нам еще работы.

— А что это у вас за арифметика, товарищ капитан-лейтенант?

— Бухгалтерией занялся. Подсчитываю, сколько с начала боев наработали. Вот что получается, если по кораблям раскинуть. На каждый катер — по одному танку да по четыре пулеметные точки фашистов. На каждые два катера — по батарее. Да живой силы порядочно. Начальство говорит — неплохо.

— А по-моему, маловато. Так и краснофлотцы считают.

— Вот и я полагаю, что мало, — согласился Лысенко. — Подтянуться придется, увеличить счет. Возможности для этого будут.

Наверху в открытом люке показалась чья-то фигура.

— Разрешите, товарищ капитан-лейтенант?

В каюту спустился моторист Коротков — молодой, круглолицый, с чуть пробивающимся пушком на верхней губе. Углы его губ подрагивали. Коротков протянул политруку небольшой бумажный треугольник.

— Комсорг сказал, чтобы я вам дал почитать.

Политрук внимательно посмотрел в глаза матроса, развернул смятый листок, исписанный неровными крупными строчками. Прочитал, передал Лысенко.

Положив руку на плечо матроса, сказал:

— Не у тебя одного, Коротков. У многих. Крепись, брат, да на врага больше злости держи.

— Об этом все знать должны! — заметил Лысенко, возвращая письмо политруку. — Пусть каждому на душу ляжет…

Через несколько минут на прибрежной луговинке собрались команды бронекатеров. В круг усевшихся на траве матросов вошел политрук.

— Послушайте, товарищи, что пишет Короткову его мать. Их село в Калининской области было оккупировано гитлеровцами…

Политрук начал читать письмо вслух. Мать сообщала Короткову, что его сестру Машу застрелил немецкий комендант за то, что она отказалась рыть окопы, а отца, как и многих других жителей села, гитлеровцы погнали с собой и, как стало известно, всех убили на дороге. В конце письма мать наказывала сыну: «Дорогой Костенька! Отомсти иродам за своего отца и сестру Машу».

— Слышите, о чем к нам матросская мать взывает? — спросил политрук, оглядывая притихших моряков.

Поднялся старшина Лебедев.

— Такие письма, товарищи, многие из нас получают. Горе никакой мерой измерить нельзя. Только пусть у каждого в душе оно на ненависть перерабатывается. Мы— сталинградцы. Дадим слово — фашисту на левом берегу не бывать, а с правого живым не уйти!