Корабли Мериора

Надолго Итарра запомнит день,
Когда одного целый город ловил.
А принц тот защитой избрал лишь тень,
Но крови ничьей он не пролил.

Куплет потонул в шарканье ног, скрипе скамеек и недовольном шепоте. Слушатели явно не ожидали, что Халирон с первых строк разочарует их. Нет, голос менестреля был великолепен, но содержание баллады! Надо же, он ни разу не упомянул спасителя Итарры, не сказал о блеске его фамильных сапфиров, а главное — о рукотворных молниях, явившихся орудием справедливой мести.

Трагическое повествование продолжалось, не обещая слушателям блистательного героя и счастливого конца. Ненависть итарранцев была сильнее рассудка, а тогда подвернулся удобный повод уничтожить своих извечных врагов.

Кому оплакать Стейвена клан,
Что беженец-принц не уберег?
Уйти от них рвался, покинуть Ратан;
Крепки клятвы узы, уйти он не смог.

Аккорды лиранты теперь казались слушателям ударами молота. Стихли все разговоры. Люди затаили дыхание. Каждый новый куплет, каждая строчка повествовали о жестокостях той однодневной войны. Баллада не воспевала ничьих героических подвигов, ибо их не было. Халирон не восхвалял магический дар и военную смекалку Повелителя Теней. Все предпринятое тогда Аритоном представляло собой отчаянную и безнадежную попытку спасти ни в чем не повинных людей, принесших ему клятву верности. Да, бойцы кланов подготовились к встрече непрошеных гостей. Когда настало время, воды нескольких запруд понеслись в Талькворин. Ревущая водная стихия помчалась навстречу основным силам итарранцев, попавшим в западню. Солдаты забыли, как еще утром, приближаясь к лесу, мечтали о быстрой и легкой победе. Вода несла им быструю, но не всегда легкую смерть, не щадя ни людей, ни коней.

Наемники, избегнувшие водной могилы, тоже уже не мечтали о победе. Ими двигало желание жестоко отомстить. Трагическая случайность помогла им осуществить, это желание. Им удалось обнаружить тщательно замаскированное место, где бойцы клана прятали своих женщин и детей. Расчет был прост: крики терзаемых детей и насилуемых женщин обязательно заставят уцелевших бойцов клана броситься на выручку и найти смерть.

Дешира губитель и Аритона враг —
Лизаэр в злодеянии руки простер,
И дар его страшный разверзнул мрак,
Живых обратив в погребальный костер.

Лиранта кричала и стонала, наполняя таверну жуткими картинами расправы над беззащитными. Четырнадцать струн плакали, повествуя о проклятии Деш-Тира, предопределившем эту бойню. Неведомая и коварная сила, пять веков лишавшая Этеру солнечного света, обратила дарования обоих принцев на войну. Там не было ни правых, ни виноватых. Там не было победителей. Только побежденные.

Неймется Итарре который год,
Головорезов в леса посылает она,
Мечтая, как будет захвачен тот,
Кому совсем не нужна война.

Последние аккорды напоминали звон и лязг оружия, выпавшего из мертвых рук.

Какое-то время люди оставались в оцепенении, и только потом, когда Халирон поклонился слушателям и стал бережно заворачивать свой инструмент, чары его баллады рассеялись. Все сдерживаемые слова и слезы разом хлынули наружу.

— Эт нам свидетель! Какой редкий талант! Его лиранта кого угодно заставит плакать.

Под ноги Халирону посыпались монеты. Несколько нестройных голосов попросили спеть балладу еще раз. Однако магистр никогда не повторял спетое. Всем и без объяснений было понятно, что празднество закончилось. Правда, один расчувствовавшийся батрак потребовал эля, дабы погасить свои пьяные слезы, но большинство посетителей поднялись с мест и, негромко переговариваясь, направились к двери. Какая-то женщина, уходя, бросила:

— Честное слово, я бы плакала от жалости к несчастным деширцам, если бы их собратья из Тэрнонда однажды не сорвали с меня драгоценности.

Дакар оставался сидеть, остекленело пялясь на кружку с остатками эля, которую баюкали его руки. Халирон ушел наверх, а через несколько минут из конюшни вернулся Медлир. Он сел напротив Безумного Пророка и откупорил граненый графин. Непонятно откуда он извлек два выточенных из клена бокальчика и налил в них (не до краев) крепкой абрикосовой настойки. Ее терпкий аромат ощущался даже в этом душном и затхлом воздухе. Один бокальчик Медлир подвинул в сторону Безумного Пророка, другой оставил себе.

Радуясь возможности выпить чего покрепче и поболтать в тишине, Дакар со вздохом заметил: