Корабли надежды

Прямая и честная натура Ушакова не переносила интриг. Мордвинов же в них весьма преуспел. В молодости он три года находился в учебном плавании на английских судах у берегов Северной Америки. За это время стал англоманом, переняв английский снобизм и пренебрежение к русскому флоту. Человек поверхностного ума, Мордвинов никогда не был в серьезном бою, но считал себя флотоводцем. Высшей доблестью почитал приверженность к правилам английского морского устава. Недовольный прошлой отставкой, он преследовал Ушакова, мстил ему за то, что тот был способнее его; га то, что Ушаков прославился победами над турецким флотом; за то, что смело отбросил устаревшие правила английского морского устава и создал новую тактику морского боя, которую спустя несколько лет применил Нельсон при сражении с французским флотом при Абукире^{37}.

Мордвинов, получив в управление Черноморское Адмиралтейств-правление, порты и флот, почитал, что его задача заключалась в том, чтобы дело не имело дурных последствий, а будет ли оно иметь последствия хорошие — его не беспокоило. Не польза дела, не развитие флота, не строительство портов его волновало, а достижение через исполняемую должность и за казенный счет наибольших удобств для себя.

Ушаков принадлежал к другому типу людей. Это они, посвящая жизнь делу, добивались успехов, прославивших Россию.

Ушаков ставил пользу дела выше собственной выгоды, был твердо убежден, что только на государственной службе просвещенный и деятельный человек мог принести реальную пользу стране. Все свои труды он посвятил возвеличению славы русского флота, вслед за Петром I и Суворовым понял решающую роль инициативного солдата, важность справедливого и честного отношения к службе как рядовых, так и офицеров, вплоть до самых высших рангов. Не имея семьи, он видел ее в своих подчиненных, поддерживал тех, кто отвечал его представлениям о долге и чести и кто, как и он, видел цель жизни в служении родине и увеличении ее военного могущества.

Естественно, что Мордвинов не мог терпеть рядом с собой свою противоположность и делал все, чтобы отравить Ушакову жизнь.

И вот сейчас по смущенному виду Вильсона, замявшегося при докладе об отношениях со штабом Мордвинова, Ушаков понял, что на берегу его ждет очередная неприятность.

— Ну, что же, Роман Романович, давай докладывай и про горькое, а то все про сладкое да про сладкое, — вздохнул Ушаков.

— Да ведь горькое оно и есть горькое, что с ним торопиться. Вы уж, видно, догадались, что господин адмирал написал очередной рапорт в Адмиралтейств-коллегию. Теперь уже о том, что вы якобы допустили самовольство при вооружении эскадры к походу, стали ее готовить раньше срока без сношения с конторою Черноморского флота и без разрешения его, адмирала Мордвинова. Я уже, Федор Федорович, все объяснения и копии с ордеров адмирала Мордвинова направил в Адмиралтейств-коллегию. Теперь надо только ожидать, чем кончится расследование.

Неожиданно его сообщение не вызвало обычной вспышки гнева Ушакова, не взволновало его.

— Только-то и всего? — спокойно спросил он. — Это не беда! Теперь господин адмирал надолго оставит нас в покое, хотя, конечно, без пакостей не обойдется. В сегодняшней почто получен указ императора Павла Первого о начале кампании. Там есть и решение по рапорту господина адмирала. Мои действия признаны правильными.

— Вот и хорошо! А против кого воевать-то, Федор Федорович? Вроде с турками у нас мир?

— Вот, читай. — Ушаков отпер сундук и достал почту. — Посмотри, что здесь прислано. Отбери, что мне в походе будет без надобности, да заодно подсчитай, сколько нам чего от конторы потребуется и сколько дней уйдет на погрузку и ремонт снастей и рангоута.

— С погрузкой труда не будет. Не подвела бы контора с деньгами.

— Теперь-то не подведет. А якоря, зимой заказанные, получили? На поход их до сотни надо будет.

— Якоря, которые сами сковали, которые из Адмиралтейства, все получили. И ядра, и порох, и парусину. А якоря вон даже в магазин еще не убрали. На пристани лежат.

— И еще вот что, Роман Романович, назавтра я, согласно уставу Петра Великого, соберу господ капитанов на военный совет. Мордвинова со штабом тоже надо будет пригласить. Так ты не ударь в грязь лицом. Подготовь с Евстафием Павловичем обед.

— Хорошо, Федор Федорович, будет чем подкрепиться.

— Добро, занимайся, а я пойду прилягу на часок-другой, а то голова плохо соображает. Курьера не забыть бы расспросить о новостях в Санкт-Петербурге. Ты, Роман Романович, поговори с ним, как здесь разберешься.

— Идите отдыхайте, Федор Федорович, я все сделаю.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Перед походом

Все с нетерпением ожидали прихода эскадры. В городе ходили слухи о войне. Толком никто ничего не знал. Предположения были одно невероятнее другого. А ведь известно, что непонятное страшней явной опасности. А тут еще разговоры о таинственном курьере из Петербурга, который отказался отдать почту — подумать только! — самому Мордвинову.