Корабли надежды

— Ладно, подумаем. Впрочем, знаешь, оставь его на «Св. Павле»: пока будешь в плавании и походе, я тут с ним познакомлюсь.

— Жалко парня, уж очень он ко мне привязался.

— Ничего. Здесь ему будет спокойнее и безопаснее. Из тебя рубака хороший, а не учитель. Ну, ладно, не обижайся. Шучу. Теперь к делу. Государь поручил мне не только на островах и албанском берегу французов окоротить, но и королю Неаполя и двух Сицилий помочь. Поэтому тебе надо будет пойти в Неаполь, там обратишься к нашему посланнику с письмом, которое я тебе дам. У него узнаешь, что к чему, да и сам посмотри. Завтра пойдем к острову Цериго, ты тоже со мной. Там встретимся с Тизенгаузеном. Узнаем, какие настроения на островах, а там действуй уже сам.

— Федор Федорович, я все понял. Одно только хочу сказать: отпустите Акопа со мной. Когда ему придется в Неаполе да Риме побывать? Да и придется ли? А ведь это Италия. Сами же говорите, чтобы сам все на месте посмотрел. С мальцом даже сподручнее.

— Хорошо, будь по-твоему. Иди! Нужен будешь, позову. Простимся завтра.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Корабли надежды

У острова Хиос эскадра задержалась на несколько дней: пополняли запасы пресной воды, чинили снасти, меняли рангоут, поврежденный штормом. Попутно Ушаков наладил отношения между населением острова и турецкими моряками. Дело в том, что греки, завидя высаживавшихся с турецких кораблей галонджиев, отличавшихся буйным нравом, заперли дома и лавки, а у магистрата собрали отряд самообороны, созданный на случай высадки французов. Назревавший конфликт не сулил ничего хорошего. Он особенно был нежелателен в самом начале кампании. Ушаков направил Кадыр-бею вежливое письмо, в котором намекнул, что если соединение обеих эскадр производит на жителей подобное устрашающее действие, то лучше будет обеим эскадрам встретиться в море, а плыть порознь.

Василий Степанович Томара докладывал позже Павлу I, что Кадыр-бей так хорошо понял намек, что тотчас «объявил подчиненным своим смертную казнь за первую жалобу без исследования, велел отворить лавки и дома обывателей, затем последовала ярмонка, на которой русские, турки и греки смешались, приятствуя друг друга».

Захар в ожидании дальнейших инструкций сошел с Акопом на берег. На причале шел оживленный торг. Все что-то продавали, и мало кто покупал. Много было шума, оживленного гортанного говора. Восточный вид Захара и Акопа внимания не привлек, а вот матросов со «Св. Павла», оставленных для охраны шлюпки, тотчас окружила густая толпа: греки в живописных штанах — нечто среднем между юбкой и панталонами, вышитых рубашках навыпуск и цветных жилетах, в круглых войлочных или фетровых шапочках с обязательной кисточкой; армяне в шароварах, длинных, но колено, рубахах, подпоясанных широким поясом с висящим на нем кошельком, в плоских барашковых, а кто побогаче — в каракулевых шайках; турки в белых, зеленых чалмах, в белых, часто рваных, но всегда чисто выстиранных рубашках, выглядывавших из-под бараньих безрукавок; двое левантийских купцов, один с рыжей, а другой с черной узкими бородами и редкими усами, в длинных желтых халатах, отороченных мехом, и в черных ермолках. Все это разнообразие восточного люда поднимало пыль, шумно выражало восторг, размахивало руками, улыбалось, стремилось пожать руки русским морякам, одобрительно похлопать их по плечу. Шлюпку сразу завалили арбузами, апельсинами, кульками и корзинками с виноградом, фигами, орехами и еще невесть с чем. Мало кто знал несколько русских слов, но все как-то договаривались на немыслимой смеси языков и наречий…

По узеньким извилистым и очень грязным улочкам, приспособленным для передвижения пешеходов, ишаков да коз, во множестве бродивших где попало, все время держась середины, чтобы не быть облитыми из окон верхнего этажа, Захар с Акопом медленно поднимались в гору. Перед каждым домом, выходившим на улицу вторым и третьим этажами, с глухой стеной первого этажа, просматривался маленький дворик также с глухой, обращенной к улице стеной. Задней стеной дворика чаще была скала, на вершине которой гнездился еще такой же дворик или дом, нависая один над другим, создавая невероятный лабиринт из улочек и высеченных в скалистой породе лестниц. Плоские крыши часто были единственным свободным местом, не занятым виноградной лозой, раскидистой смоковницей или орехом.

Поднявшись на вершину и войдя во двор обветшалой греческой церкви, Захар и Акоп остановились, пораженные открывшимся простором.

На востоке между островом Хиос и полуостровом Чесма простиралась обширная бухта со стоявшей на якорях эскадрой. Можно сразу было и без подзорной трубы отличить русские корабли от турецких: аккуратно, в ниточку, подвязанные белые льняные паруса на русских и кое-как подтянутые, какие-то серые — на турецких.

На западе и юге от городка, постепенно понижаясь к морю, тянулись гряды бурых холмов с зелеными ложбинами между ними и серебристо-зелеными пятнами оливковых рощ. Между холмами и кое-где на их вершинах белели развалины террас и древних храмов.