Корабли Санди

- Тьфу ты, какая оказия! Но ведь он тогда племянник нашего... Не мог же он пойти на такое: сказать, что мальчишка умер? Все думали, что мальчик умер в детдоме.

- Не умер. Он писал своему дяде из детдома. И воспитательница писала. Но тот не откликнулся.

- Это на него похоже.

- Иван убегал из детдома к этому дяде. Но тот на. третий день отправил его обратно. Это ведь все можно проверить.

- Да, можно. Тащи их сюда!

Александр Кириллович рысцой выбежал во двор и властно позвал нежданных гостей в дом. Он провел их в "зал" - лучшую комнату в доме, где стоял телевизор. Два окна были распахнуты настежь. В палисаднике перед окнами цвел миндаль, омытый ночью дождем.

Иван сел на стул возле двери, нагнув голову и облокотившись на колени. Он был в своем новом плаще. Кепку держал в руках. Русые густые волосы вились надо лбом. Весь вид его говорил красноречиво, что не ждал он особого добра и от Сандиного дедушки.

Ермак и Санди сели на подоконник и затаили дыхание, боясь проронить хоть слово.

- Слышал твою историю,- начал без подходов Александр Кириллович, присаживаясь возле парня.- Одного не понял: чей ты, говоришь, сын?

Баблак густо покраснел. Он растерялся и не знал что сказать. Стыдно ему было... Санди правильно понял, почему он скрывал это от всех. Только и сказал, что малым ребятам. Он никак не ожидал, что Санди запомнит и скажет парторгу именно об этом.

- Не все равно, чей я сын! - пробормотал он.

- Я ведь знал Ивана Баблака. Неужто твой отец?

- Вы знали отца?! - ахнул Иван.

Захолодевшие его глаза потеплели. Разволновался он отчаянно. Смешно и трогательно было смотреть на этого несуразного, грубого парня, испытывающего чувства, к которым он явно не привык.

- Расскажи, что ты помнишь об отце. Кто из родственников жив сейчас?

Иван с напряжением пошевелил пальцами.

- Я подумал, что вы мне расскажете об отце! - сказал он с разочарованием и горечью.- Вы, правда, знали отца?

- Знал. И потому, что знал, не хочу ошибаться и сыграть дурака.Александр Кириллович посмотрел на Ивана и вдруг изменил тон: - Сходим сегодня на его могилу. Сведу тебя к человеку, который был с ним в час его подвига и в час его гибели.

Иван неожиданно покраснел, даже его бычья шея. Его всего бросило в жар. Машинально расстегнул он ворот рубахи. В следующий момент крепко взял себя в руки, став почти спокойным.

- Биографию рассказывать?

- Рассказывай биографию.

- Отец был матрос. Брат его - они погодки были - инженер, кораблестроитель, а мой отец матрос... Мечтал тоже учиться, да не пришлось. В войну на сторожевом катере служил. Война началась, я совсем малый был, однако помню все. Как бомбили. Как днем при солнце темно было. Мать работала в порту. Крановщицей. Не успели мы с ней вовремя эвакуироваться. Погибла она... На рытье укреплений. Меня потом сумели переслать ночью самолетом. Определили в детдом на Волге. После войны я убежал из детдома. Хотелось дядю найти, Родиона Евграфовича. Он тогда уже вернулся с Урала, где был во время войны. Нашел. Не очень он мне обрадовался. Жена его и то лучше отнеслась. Через три дня он отправил меня обратно в детдом, пригрозив на случай, если еще сбегу, милицией. Вы что, волнуетесь будто?

- Продолжай! - коротко приказал Рыбаков.

Жилы на его висках вздулись. Невольно он сжимал кулаки. Сангвиник он был чистейший - вспыльчив, порывист, горяч. Но давно научился себя сдерживать. И сейчас сдержал. Знал он больше всех о Родионе Баблаке, но даже он не предполагал, что тот способен на такую подлость: сказать, что мальчик умер. Боялся общественного мнения! И предоставил мальчишке жить как хочет.

- Вернулся я в детдом не солоно хлебавши,- продолжал ровным голосом Иван.

- А что, там плохо было?

- Нет, не плохо. Кормили досыта, одевали, учили, наставляли уму-разуму. Но все же казенщина. Скучно. Каждый мечтал о доме. О родных. У кого нет, не так обидно. А у меня был родной дядя. Добро бы нуждался. А то ведь инженер, корабли строит. И своих детей нет. Страсть! Озлобился я тогда. Сначала на него, потом на весь свет. Все они, думаю, такие! Воспитательницы ему писали. Просили хоть когда навестить или письмишко прислать. Не прислал, не навестил.

Меня называли трудным. Что правда, то правда: трудно им со мной приходилось. Поди, не чаяли, когда от меня избавятся. Учиться я не хотел. Хулиганил. Исключили из школы... Тогда детдом передал меня в техническое училище. Бесь какая-то на меня нашла. Начались приводы в милицию. Убеждали. Уговаривали. Плевать я на все хотел. Стали мы вечерами пошаливать. Деньги отнимали, часы. Ну, известное дело, попал в колонию. Там свое совершеннолетие отпраздновал. Так и пошло. Там я совсем остервенился. Чудное дело! Сам же во всем виноват, а людей винил. Хоть того же дядю. Не обязан ведь он был усыновлять меня. Мало ли что...

- Обязан! - отрезал Рыбаков. Иван посмотрел на него с интересом.

- Я вижу, вы мне верите?

- Верю, парень. О твоей дальнейшей биографии догадываюсь. Вот что...Александр Кириллович поднялся со стула и пошел переодеваться.

Вернулся он из спальни в парадном костюме, с орденской планкой на груди.