Корабли Санди. Повести

Едва мы окончили школу, жизнь обрушила на нас ураган информации - вопросов, мыслей, чувств. И никуда не денешься. Некоторые сразу заблудились. Сколько мы наделали ошибок! Сгоряча, по неведению или по глупости. Среди ошибок необратимых было даже преступление, которое мы не сумели предотвратить. А цена этим ошибкам - человеческая жизнь.

Мне кажется, то, что произошло со мной и моими друзьями после окончания школы, очень важно. Обо всем этом я и хочу написать. Не знаю только, что у меня выйдет. Я же не писатель, я только Владя Гусева, московская девчонка, которая вызывает у людей самые противоречивые суждения. Одни говорят, что я очень умная и развитая, только немного чудачка, другие (в том числе моя родная мать) - что я легкомысленна, безответственна, склонна к пустым фантазированиям и, наконец, настолько глупа, что становится страшно, как я буду жить на белом свете.

В школе за сочинение я всегда получала пять с минусом: пять за само сочинение, а минус за сумбур мыслей.

Так трудно разобрать, что главное, а что второстепенное или совсем не имеет значения. Я решила написать о себе и своих друзьях, как мы искали свое место в жизни, терпя поражения, а порой побеждая как-то неожиданно. А Даниил даже ничего не искал и вроде не заблуждался: как решил еще мальчиком, что станет моряком так и стал им… А ведь он, наверное, - гений… И я подозреваю, что сам он всегда знал об этом, но им овладела идея - доказать свою любовь к отцу тем, что он повторит его профессию.

Наверное, я начну писать об одном, а напишу совсем о другом - ничего не поделаешь. Только садишься за стол, как что-то оказывается сильнее тебя…

Итак, мы окончили среднюю школу. Время действия - конец семидесятых годов двадцатого века. Место действия - Москва, откуда виден весь мир, как с горки.

Здравствуйте, это я - Владлена Гусева, слесарь-наладчик. Вот жила я, ни о чем особенно не задумываясь,- играла-училась, дружила-дралась, росла; очень любила кино и театр, любила читать, особенно фантастику. Никак не могла выбрать, куда пойти учиться. Мне и журналисткой хотелось быть, и врачом (можно плавать на одном корабле с Даном), и ученым-генетиком или биофизиком, и космонавтом, чтоб полететь на Луну.

Уже в десятом классе была, а все не нашла свое настоящее призвание. Слишком во мне много детского, не по летам.

Впервые я села и подумала по-взрослому, - может, тогда у меня и детство кончилось, - когда случайно услышала одну папину фразу. Очень она меня ошеломила, эта горькая-прегорькая фраза. До того мне стало стыдно и совестно! Вот как это произошло.

Я пришла с концерта вся под впечатлением музыки. Отперла своим ключом дверь, захожу и поняла еще в передней: папа с мамой не то что ссорятся - они никогда не ссорятся, как все люди,- но разговаривают такими враждебными холодными голосами, будто они не муж и жена, а враги. Переносить этого не могу! Я тогда даже подумала: а не походить ли мне еще по улицам? Но у меня были уроки - выпускной класс, - и я проскользнула на кухню, чтобы поставить чай ник на плиту.

Мы все большие чаевники и за вечер несколько раз пьем чай: то один поставит чайник, то другой, а с ним за компанию и все остальные выпьют по чашечке.

Я стала накрывать на стол в нашей светлой и яркой кухоньке, даже не сняв нового платья. Я так была переполнена песнями, музыкой и радостью и так боялась, что это уйдет… «Хоть бы они помирились»,- подумала я с досадой. Но ведь мирятся после доброй ссоры или драки. А они никогда не ссорятся, просто у них - психологическая несовместимость, как сказал мой старший брат Валерий. Он из-за этой психологической несовместимости ушел от нас, как только получил однокомнатную квартиру. И сейчас живет один. А как только он ушел, папа занял его комнату и обставил ее, как того требует его индивидуальность.

Я хотела позвать папу с мамой пить чай, но не успела, меня обожгло как огнем то, что сказал папа…

Он шел как слепой, даже наткнулся на пылесос, который я бросила в коридоре у стеллажей с книгами. Меня он не видел, потому и сказал это. Вполголоса, но так четко, с такой невыразимой болью:

- Змея! Восстановила против меня детей.

Мама была уже у себя. Она тоже слышала и бросила в ответ унижающее:

- Ничтожество!

Я вся сжалась от нестерпимого стыда и жалости. Как она может, как смеет! Папа вовсе не ничтожество! Его любят, ценят и уважают на заводе.

Но в следующий миг до меня дошло по-настоящему, что сказал отец: восстановила против меня детей… Почему он так сказал? Если бы еще восстановила сына, это я могла понять. Но он сказал: детей. Во множественном числе… А нас всего двое.

Неужели папа думает… Как же так? Ведь я очень люблю его, больше, чем маму. Мы с ним дружим. Почему же он так сказал?

Почему он думает, что я дала себя восстановить против родного отца? Ведь этого же нет? Нет.

Я долго стояла посреди кухни словно оглушенная, пока не увидела себя в зеркале над низким шкафчиком: красная, как помидор. Глаза горят виновато, словно у нашкодившего щенка. Ну и ну! Пришлось умываться холодной водой,